Деревни и фольклор, 1938 г.

Свое название он получил оттого, что окружен с одной стороны озером, а с другой рекой, а с двух остальных сторон болотами. Село стоит на песке и вследствие этого население абсолютно не занимается земледелием, да и близость Пейпуса (Чудского озера) и Наровы делают рыбную ловлю главным источником дохода обывателей.

Внешний вид построек имеет весьма благоприятный вид. Жилые дома высоки, все без исключения на довольно высоком каменном фундаменте, так что в дом ведет крыльцо. Этот тип отчасти от наводнений, отчасти от песчаной почвы. Внутренний вид дома вполне гармонирует с внешней опрятностью. Чистота у сыренчан даже в самых бедных домах. Все дома имеют либо две, либо одну большую комнату, причем окна с трех сторон; по местным обычаям, чем знатнее и богаче хозяин, тем больше окон в доме. Внутри стены или выкрашены охрой, или оклеены обоями, так же и потолки. Печи большие с лежанкой, в правом углу киот, а на стенах у всех без исключения семейные фотографии. За домом и хозяйственными постройками находится огород, – небольшой клочок земли, где высеваются необходимые для домашнего хозяйства овощи. У каждого имеется по корове, а то и две, и три, которых пасет пастух нанятый всем селом. Наравне с рыбным промыслом процветает шитье сапог. Каждый хозяин в свободное от рыбной ловли время шьет сапоги. Совсем бедных в Сыренце нет.

Предки сыренчан беглые от рекрутства из России и от крепостного права крестьяне. Все они тут перероднились и почти все население состоит из фамилий Абрамовы, Заутины, Маховы и Гуняшины. Заметна довольно сильная дегенерация: дети то хромые, то косые, сплошь и рядом эпилептики, там же много наследственных алкоголиков.

Положение женщины – положение рабы. Мужа называют «мой хозяин». Всю самую тяжелую работу на озере, в огороде на покосе исполняет женщина плюс еще домашнее хозяйство и дети. Среди молодежи сильный уклон к коммунизму и массовая перебежка за границу в Советскую Россию.

• Накануне праздников никаких увеселений не бывало.

• В Крещенье при водосвятии ставят елки вокруг проруби, и когда вода освящена, берут эти елки домой для того, чтобы был урожай на рыбу и предохранение от грозы.

• На Пасхе посреди деревни катают яйца.

• В канун Иванова дня жгут за селом костры и пляшут возле них.

• На Пасхе обычай уходить после заутрени и сразу разговляться, а к концу обедни приходят снова все.

• Храмовый праздник Илья, 20 июля. Празднуется так же «Ильинская пятница», т. е. пятница перед Ильиным днем. Прибывает Пюхтицкая икона Успения Божьей Матери. Её встречают торжественным крестным ходом и провожают в церковь, где происходит богослужение, а затем крестный ход с иконой по всему селу.

• Накануне Ильина дня в церкви торжественная всенощная. В самый Ильин день после обедни, крестный ход по селу с иконой св. Ильи и молебны по домам. Затем начинается гулянье, которое длится три дня. Приезжают гости из соседних деревень, особенно из села Ямы, т. к. Ямы приходится сыном селу Сыренец. Гуляют по улицам с песнями, танцуют на лужайке за деревней, мужчины выпивают.

• После взятия Петром I Эстляндской губернии лет через 10 образовалось село Сыренец, население которого составляли беглые крестьяне Гдовского уезда, бежавшие от притеснений своих господ и рекрутчины. Этого же происхождения и село Ямы.

• С Успенова дня зарянка по нёбу всхлынывает до Здвиженья.

• Змеи уходя на Здвиженской недели в норы на зиму спат.

• Накануне Рождяства кликали в нас Коляду: «Коляда, коляда пришла на кануне Рождяства. Кто не дасти Коляду, я корову увяду». С етой песней ходили от окна к окну и каждый давал в мяшок што-нибудь.

• В третий день Тройцы на кладбище вселенская панихида и на кажной могилы в отдельности.

• На вербное Воскресенье утром ходют мальчики из дому в дом «вярбовать» – бить вербой тех, кто ящо спят, за ето им дают денег.

• 26 июня в нас кладбищенский праздник Тихвинской Божьей Матери в честь часовни на кладбище. Обедня и крестный ход на кладбище.

• В канун Тройцы, в канун Масляницы и в Митровскую субботу кладут на стол для умерших родителей тарелку.

• Если идешь на рыбну ловлю и перву встретишь бабу, то лучше не идти – счастья ня буде.

• В старо время ничяво в нас на Иван дни ня делали, а таперя костры жгут, огнища делаю да ракиты пущаю.

• В прежно время сублюдали всягда Пятров пост до Пятрова дни, Успенов пост до Успенья.

• Как чайки вылятают с озяра – к сильной падары (буре).

• Во время войны, в нас в дяревне коло каждого дому окопы были и побережь весь у солдат в окопах был. Эстонцы увидали на льду красных. 

• А когда тут немцы воявали, то двянацать автомобилев оставили, и когда немцев прогнали автомобили в Гдов связли.

• Ночное.

• В ночное ехать говорили в нас – с конем ехать. Соберемся мы вечером обрядимся (оденемся) сядем на вярёх коня, бярем удяялы, катучи и едем, кто с одным конем, а кто и с большими – два три коня. Приезжали на конюшню пасьбы. Лошадей спутаем (передни ноги завяжем). В нас особый старшой конюх был, так кому коней ня спутать конюха просил. Когда кони спутани начинали играть «на разбежечках», танцевали под язык (без музыки) кадрель.

• Потом гняти́ли огонь от комаров и мошек. Приходили иногда парни из другой пасьбы – в нас было несколько партиев в разных пасьбах – и давай загонять дявченок по кустам, а там их тряпали, бывали которы и слюбляли там. С коням ходили от десяти до пятнадцати лет. Утром подцапляли коней и ехали в дяревню.

• А на Пятров день возьмем котёл и идём по дяревни и собираем кто што дасти крупу, молоко, картошку и вядем все ето на стан и там ночью варим и ядим. Другой раз всю ночь проиграем, а днем спать ня даю.

Деревня Скамья находится как раз у истока Наровы из Пейпуса, так что часть ее захватывает Нарову, а часть тянется уже по Пейпусу, почти до границы. На другом берегу Наровы находится Сыренец. Если ехать с озера, то вид получается замечательно живописный. С одно стороны Сыренецкий собор с зелеными куполами, а с другой стороны голубые купола скамейской церкви образуют как бы ворота в Нарову. Скамья не производит такого зажиточного впечатления как Сыренец. Последний – маленький порт Пейпуса, а Скамья просто русская деревня; она состоит из одной длинной улицы, с домами по обеим сторонам. Эта улица начинается двумя большими домами в русском стиле со старинной резьбой, которые были построены богатым скамейским купцом. От домов этих ведет троттуар к церкви св. Илии. Но всякого вновь прибывшаго поразит контраст, когда он, минув церковь пойдет дальше: хотя типы построек те же, что и в Сыренце, но общее впечатление Скамьи много грязнее и неряшливее; тоже самое можно сказать и о населении. Оно занимается рыбным и сапожным промыслом. Характером же скамейские люди сильно отличаются от сыренчан – очень много живее и гостеприимнее. Происхождения Скамья того же, что и Сыренец.

• Раньше если кто худо жил жаловались миру и стябали до крови. А если кто крал, надявали шкуру и по дяревне водили.

• Дявицы незаконных дятей в колодец кидали.

• На Ягория «коровам замачивают рога». Бабье гулянье. Бабы рядятся кто во что, штоб смяшнее было, ходют по дяревне пляшу, песни пою. Собираю со всих деньги, покупаю вино и угощаются.

• Илья в нас прястольный – три дни гуляем и в Сыренец и Втрою в гости ходим.

• На Пасхе катали яйца. Место, где катали назывался го́рон. Делали на горке жёлоб и по жёлобу пускали яйцо, а по остальному горону расставлены деньги. Кто ударит дяньгу, тот бярёт, а кто мимо – тот платит.

• На Пасхе «в ряпушку» играли. Забьют на ровном мести кол, а вокруг кола набросают опо́рков. Один держится вярёвкой за кол и стябает прутом тех, кто норовят опорок схватить. Кого ён ударит, тот сам будет стябать.

• Масляница.

• Уже в пятницу начинали в нас гулять. Скопляются днем рябяты в тот дом, куда ходют на гулянье, свивают полотенце гужом и бярут лопату. Тогда ёны становются у двярей и держат двери. Когда приходют дявицы, то раньше их не впускают, как один бярёт барышню в охапку, один дает лопатой, другой гужом по за́днице – «пякут блины».

• В субботу ездют кататься. В воскресенье на гулянку дявиц не впускаю раньше, чем каждая не поцалуе свово кавалера.

• В понедельник днем скопляются и варют рис, сластят ево и делают кутью. Ядят кутью и поминают масляницу, а как кто войдет из дявиц, повалют яё, подбярут юбку и хлопают по задницы – «на долгий лён».

• Супрядки

• Ходили в нас на супрядки после Покрова до самой Масляницы. Снимали квартеру, каждый платил по рублю и каждый вечер в 8 часов собирались и девки и рябяты. Девки с прялками, шерсть пряли, кружева вязали. Пели песни и работали. На Рождество и по воскресеньям нанимали квартиру только рябяты.

• Мы были маленьки девочки, танцевать хочется, а гармони не было. Стану шесть или чатыре пары кавалер с барышней и иду друг другу навстречу, обмениваются парами – одная барышня к одному кавалеру, а явонная барышня к другому кавалеру, потом кружились вси. И все это «под язык» танцевали.

• В субботу под Тройцу кутью и желтые яйца на могилы крошат.

• На второй день Тройцы на кладбище панихиды служат – усопших поминают.

• В Скамье 20 июля праздник прястол св. Ильи. Празднуют три дни. В первый день в церкви обедня и после крестный ход по дяревни и по домам служатся молебны.

• 8 июля Казанской Божьей Матери. Батюшка обедню служи, с иконой по домам ходи, а по дяревне с иконой крестный ход. Вечером с гармошкой и песням гуляли по дяревни. Раньше ведь всё-то на улице было.

• Раньше время то по солнышку шагами меряли.

• 17 августа Флора и Лавра – лошадиный и коровий праздник.

• Раньше считали время устно: С Пасхи до Вознясения шесть нядель, с Вознясения до Тройцы одна няделя. Потом считали с Тройцы до Ильи, с Ильи до Филипповых заговен, с Филипповых заговен до Рождяства. С Рождяства до Масляной когда шесть, когда семь нядель. С Масляницы до Пасхи 7 нядель. До Пятрова дни две нядели посту.

Деревня Ям приходится, по словам сыренчан, сыном селу Сыренец, и их связывает давнишня дружба. Ям отстоит от Сыренца в девяти километрах по шоссейной дороге, но население ездит все больше по рукаву Наровы – Стру́ге, чем выгадывает пять километров.

По берегу этой Струги и тянется деревня Ям. Улица деревни похожа на аллею, т. к. перед всеми домами растут раскидистые клены и липы. В старое русское время был приказ сажать деревья перед домами, чтобы на случай пожара они служили естественным заграждением от огня. Из-за деревьев комнаты в домах кажутся совсем темными.

Церковь в Ям Никольская, празднуется 6 декабря. Она построена позже нежели церковь сыренецкая и скамейская из финляндского гранита, и по своей архитектуре красивая и богатая.

В Ям наряду с рыболовством процветает земледелие, но оно часто сопряжено с затруднениями, т. к. многие имеют землю в лесу, и им приходится вычищать участки. Сапожничество встречается тоже, но скорей как занятие на досуге и зимой. Народ в Ям зажиточный, но деньгам придают ужасно большое значение. Они раньше дадут нищему целый хлеб, нежели пять центов. По нраву ямские очень бойкие и веселые.

• 6 декабря у нас прястольный праздник зимняго Николы, три дня празднуют. После службы в церкви крестный ход по дяревни и молебны по домам с иконой и молебны на кладбище; приезжают гости, но гулянья ня бывает.

• В Михайлов день празднуется в нас в честь часовни архангела Михаила; после обедни в церкви крестный ход к часовни.

• Радуники после Святой недели во вторник. Кутью варят и крутые яица, несут на могилы и служат панихиды.

• В Иван день на Ольгиной горе делают костры и поют.

• В Новый год гадают, бярут со двора охапку дров и если будет попарно, то выйдешь замуж.

• И льют в холодную воду белуток какая фигура получится, то и будет.

• В Ягорий выгоняют весь скот к церкви, священник служит над скотиной молебен и кропит святой водой. Собирают с молодух деньги, покупают литру и конфет. Бабы пьют и пеют по улицам песни.

• В старину чай то мало варили. Ни котлов, ни самовара не из чего пить было. Наливали чай в большу чашку да ложками хлябали.

• Время раньше все по звёздочкам узнавали, а звяздинки сдадут, заря скоро буде. А считали по няделям и на стяны зарубочкам и крючёчком отмячали.

• На Пасхи в нас в Ямах на качелях качались.

• Раньше говорили, когда народ болеет Касьян нямилостливый взглянет: как на лес взглянет – лес сохнет.

• Илья пророк сочинял грозу и гром.

• Утрянна яда в нас называется перяхватка.

• На пост Вяликий в нас квас делали со ржаной муки и сладку кашу варили.

• Раньше плугов не было, пахали таким рогаткам, а борозду делали я ялины и яловых прутков. Сохам картошку ня садили, а всё грядки делали.

• На масляной недели ня ели мяса, а тольки молоко, масло да рыбу.

• Парни на всю зиму дом нанимали. В праздник там танцевали, а в буден с куделем на супрядки ходили. Кавалеры купляли керосин. Керосин то в маленьких лампочков был без стякла. В праздники без работы тольки танцевали и припляхывали.

Кароль отстоит от Ям на два километра и ка́рольцы все прихожане Ямской церкви. Ямские рассказывают, что Кароль состоял раньше из двух, трех хуторов и постепенно ямские жители переселялись туда с семьями, т. к. земля там была лучше. Жилые дома в Кароле стоят по одной стороне дороги, а по другой – стоят дровяные сараи и бани. Посреди деревни находится небольшая часовня св. Димитрия и на день празднования св. Димитрия приходит ямский священник с крестным ходом из Ям. Земледелие – главное занятие, но всё у них уходит на свое хозяйство – сбыта нет никакого, кроме разве того, что излишек возят в Сыренец, где за бесценок продают. Женщины летом в лесах дерут лыко, которое отправляют в Нарву продавать. Молодежь уходит в города на фабрики. В Кароле женщины в своих правах наравне с мужчинами. Карольский народ из принаровских деревень самый веселый.

• Бог поставил Николу над снегом, а Илью над дождем. Ильи Бог говорил: «Когда будут просить – дай дождя». А Илья пророк был глуховат и он услышал – когда будут косить – дай дождя. Как люди начинают косить – он дает дождя.

• В нас закусить говорят перятолкнуть, перяхватить.

• В Кароле празднуют Митров день. В нас часовня святого Митрия. А Ямах служат обедню и из Ям идут крестным ходом в Ка́роль и здесь у часовни служут молебен и по домам молебны с иконой Митрия.

• В бывалошно время, когда приходил в гости и хотели чая, то говорили: «Попил бы чайку, да больно горячь, можно бы подуть, да хера дадут».

Эта деревня расположена совсем на берегу Наровы, так что по словам жителей, каждую весну их слегка затопляет. Как и все принаровские деревни она состоит из одной улицы с домами по обеим сторонам и имеет чистый и опрятный вид. Нарова на месте Верхняго села имеет очень живописный вид, благодаря острову, который как раз против Верхняго села. С другой стороны совсем близко к деревне подступает лес. Благодаря лесничеству Верхнее село имеет более оживленный вид, чем другие деревни: здесь находится общественная лавка, почта в миниатюре и винная лавка. В употреблении спиртных напитков женщины мужчинам не уступают.

Верхнесельские жители занимаются понемногу и земледелием и рыболовством, а многие и на лесных работах. Церкви в Верхнем селе нет – деревня принадлежит приходу Ольгина Креста, как и все остальные близлежащие деревни. Тут имеется маленькая часовня Николая Чудотворца, которая раньше была часовней Воздвиженья.

Народ в этой деревне уж далеко не такой радушный как в деревнях выше.

• В нас в бывалошно время каждый пел свою припевку. Если кто любил кого – пел припевку про любовь, кто рассорился с милым – пел про ссору. В кого какой кавалер – пел про свово кавалера.

• Ночно́е.

• Как настанет вечер, коров загонят, тогда после ужина старшой конюх скомандует: «за ко́нем!» Ребята лет с десяти до пятнадцати собирали коней и ехали вярхом кто с одныим, кто с парой в лес. В лясу на определённой глади́нки (поляне) был «стан», где собира́ю хво́рост, лошадей спу́таю. Лошади хо́дю и пасутся. Спали на зямли, а одёжу, сумки и узды с лошадей клали под голову наме́сто подушки. Голову́ покрывали какой-нябыть холудо́риной от комарей. Приедут с ко́нем на стан, сло́жу вещи, собира́ю хворост и и разгнятаю огонь. Вси садятся сразу ужинать, кто что из дому взял: кто хлеб, кто свинину на щепочке жарит, кто ры́бинку, а кто возьмё и толкнё в друго́ва свинину в огонь. Говорят сказки, пе́ют песни. Другой раз цельну ночь ня спят, а если и кто усёт, – всяво в сажу замарают. Мальчишки ходили яблоки воровать, лук таскать, а дявчёнкам ня велят говорить дома; а ня вси ведь смолчат – друга и скажет, ну и доста́нется ей тогда, – придется плакать не один вечер. Станут яё срозь строй проводить: станут в два ряда́, а виновный между бегал и яво́ колотили. В ночном все своим судом судили. Слюблялись там и замуж выходили. На утро конюх кричит: «домой!», а никто встать ня могет. Тогда давали «табачку понюхать» – совали горячу головешку под нос. Или «варили пиво» – поджигали кусок коньявьево гавна и давали под нос нюхать. Тогда собирали всю муницию, подцапляли ко́ней и ехали в дяревню до следущего вечера.

• У нас часовня Воздвиженья. В часовни обедня на Воздвиженье, после обедни крестный ход по домам с иконой.

• Местное название лешего и домового – худенький.

• 6 декабря празднуют у нас Миколу Чудотворца три дни. В первый день ходют в церковь в Ольгин Крест, откуда после обедни приходи батюшка и с иконой служи молебны по домам. Вечером пиво навареное пьют и гуляют. Ездят в гости.

• В Воздвижение у часовни Миколы служу молебен, т. к. ранше на этом месте была Воздвиженская часовня. Три дня гуляют и гостей со всех дерявень принимают. В Воздвиженье гуляют больше на улицы.

• На Масляницу раньше мы бывали в Городёнку и Омут гулять.

• В Иван день бочки смоляны жгли.

• В Благовещенье делали качели из вярёвок и качались.

Князь-село разбито сплош по хуторам на разстоянии от Верхняго село до Городёнки. Хутора все очень чистые, а так же и люди в них. Народ занимается и земледелием и рыболовством. Годовой праздник был раньше Екатерина, а за последнее время отменили и празднуют Илью. Князь-село принадлежит к приходу Ольгина Креста.

• Бывают поко́сы луговые и покосы муравые. Покосы муравые – мелкое сено, у тех, кто живут подальше от ряки. Эти покосы начинаются после Петрова дни. Покосы речные (луговые) начинаются до Петрова дни, а то трава ста́ра буде и скотина естить ня стане.

• Ягорий – бабий праздник. Бабы промеж сябя собираю деньги и покупаю литру и конфет. Тогда ходю и пою песни.

• Народ стал слаб от чая. В прежне время чаю то и вовсе и ня пили, после стали по субботам из байни пит, а тяперь кажный день пьют.

• На Рождяство бывало сделают из бумаги звязду и ходют рябята из дому в дом Христа славить, а у хозяев всё убрано и лампа́точка горит.

• В Вербно воскресенье утром ходют с вербой по домам, пока хозяева ещё ня встали. Бьют хозяев вербой и приговаривают: «Свята́ верба, ня я вярбую, – Христос вярбует. Тебе вербинка, а мне красненько яичко, телу во здравие, душе во спасение, ходи в воскресение».

• На Пасху те, которые вярбовали после заутрени получают или яичко или деньги, а кто и конфетину дастит.

• Когда мы приходим с утрени, то становимся в большой угол и поём три раза «Христос Воскресе!»

• На Ягорьеву ночь ходили голые и собирали в подойник росу, чтобы корова больши молока давала.

• На Иванову ночь с чужих полей перяжинали колосья, чтобы в сябя больши хлеба было.

Деревня Омут находится на самом широком месте Наровы по правую сторону и название свое она получила вследствие огромных омутов и водоворотов, которые находятся как раз напротив деревни. Это место Наровы не только, как я уже сказала, самое широкое, но и самое глубокое и опасное благодаря порогам, которые находятся выше у Ольгинова Креста.

Деревня делится на две части одну жители называют Вольный Омут, а другую Барский Омут, т. к. один ходил в старое время на барщину, а другая часть была свободна от барщины. Своей церкви Омут не имеет, и принадлежит к церкви в Ольгином Кресте. По своей величине Омут одна их самых больших принаровских деревень. Население ее все рыболовы и земледельцы, но есть и рабочие с фабрики, которая находится напротив Омута на другой стороне Наровы в Городёнке. Пьянство процветает в Омуте в громадных размерах. Народ очень мало религиозный и очень левого направления. Ольга у них храмовый праздник. В этот день молебны по всем деревням, принадлежащим к Приходу Ольгина Креста. Во избавление от пожара с иконой Ильи, они дали обет в Илью ходить с крестным ходом.

• Раньше молока ня продовали, а если продавали то соли сыпали – штоб не испортили коровы.

• В Вялик чатверг надо встать рано до солнца и два дела сделать: помёл принести и масло свяртеть. Помёлом чистили печи.

• В Вялик чатверг никому ничаво ня давать, а то заколдуют, можно дом спортить и ничаво в доми ня буде.

• В Иван день и накануние ничаво никому не дают – дом спортят.

• Лось – ето семь звяздов. Косынь – как треугольная косыня, светит яна в полночь.

• Раньше огня ня было, ни киросина, ни спичек. Вечером загрябали уголья в яму и закроем так ляжит огонь до утра, а утром снова жажигаем. Огонь получали от труту и кремня и мусата. Трут был с грибов, котори растут на дерявах. Яво трут до тыих пор, пока ён ня буде как губка. Кремень на вид, што ледянец, а мусат из железа. Трут клали промеж камней и били кремень об мусат и трут загоряется.

• Отец мой ночавал на ряки в ладьи и коло беряга был синий камень, и у камня тово причужалось. Отец то ня верил, всё говорил вру. А раз, говорит, идё кто-то на лодки и скрыпит штото по ладьи и возьмё худь стояк (кол) и «трях» колом разы три. А отец мой матюжник был и слышит ён спускается в отцовску шакшу (каюту) и идё и гляжу, говорит, бярётся за кранпия (заслонку) и отворяе уж. А я, говорит, ах ты такую еткаку, што ты пришёл? Да мать твою так, зачем ты пришел, зачем тябя сюда принясла, пашкай тя падарой, куды бы тябя утащили. И с тыих пор ня видал и ня слыхал больши яво.

Ольгин Крест самый старинный, место 1000 лет тому назад совсем не обитаемое. Всё было дико кругом и обитали лишь дикия звери. Место между Ольгиным крестом и деревней Степановщиной называется Зверинец потому, что там леса были полны зверей.

Тысячу лет тому назад со свитой из Пскова приезжала с охотой княгиня Ольга и чуть в быстром течении на порогах не погибла, но спаслась. И по принятию христианства велела здесь водрузить крест и пятьсот лет тому назад был построен здесь храм Ольги – храмовой праздник окре́ста.

Деревня Скоря́тино отстоит от Ольгина Креста на один примерно километр. Ольгин Крест состоит из церкви, кладбища, дома причта и пары других построек. Местность лесистая и холмистая.

Деревня Скорятино поражает тем, что стоит на высоком берегу. Этот берег настолько высок, что выходя с парохода надо подыматься по земляной лестнице держась за перила.

Годовой праздник Николая Чудотворца в честь часовни «Зимняго Николы», которая находится в деревне.

• 26 июня праздник Тихвинской Божьей Матери в честь избавления от пожара при помощи иконы Тихвинской Божьей Матери. Так же и находится в деревне часовня Тихвинской Божьей Матери. После обедни в Ольгином Кресте и после крестный ход по домам с иконой.

• Илью празднуют один день. Насколько Никола «пивной» праздник – в Николу гуляют, – настолько Илья религиозный праздник. Бывает крестный ход по всей деревне.

• Деревни Скорятино, Дюк, Степановщина занимаются больше рыболовством и лесоплавом. Земледелие, вследствие скудной почвы находится в руках капиталистов.

• Почти все из этих деревень ходили в город на заработки.

• В нас тут окло Скорятины ходили на барщину в Росею на ту сторону. Так из Росеи приходили сюда и побирались хлебом и говорили што господа што хотели то и делали, а кто чем провинился, то стябали до смерти и людей продавали другому барину, а если ня хотел идтить стябали и на рогожине выносили. Яны приходили сюда в обтрепанной рубашенке пестры были в клеточку толсты и были синие. В дяревне были синильни, а иногда и узором материи делали.

• В нас завсягда говорили что нёбо (небо) как поли, на котором нарисовано звёзды, солнце и месяц, а тяперь говорят нёбо нет.

Кри́уши – типичная большая русская деревня на берегу Наровы. Вид Криуш очень чистый и зажиточный. Народ в Криушах очень неграмотный и темный, оттого, что Нарва близко. Почти вся криушская молодежь в Нарве на заработках.

• В Вербное воскрясенье надо вербочку и в комнату и в хлев и в конюшню – от домовых помогае.

• Раньше часов не было, всё по звёздам считали.

• На Крещенье литу́шки ли́ли из олова, из свинца и смотрели их на па́зень (тень).

• В Иван день жгут в нас костры и пьянствуют, а раньше играли и через костер прыгали.

• Раньше, когда девушка рябёнка приносила судья спрашивал: «Кто подо́л вздымал?» Если яна са́ма вздымала, то ничаво ня присуживали.

• Раньше наши родители на барщину ходили – работали барину, а пили, ели своё. Если кто лянился, то плетью попадё. Выдавали замуж которого куда, бывало за Псков замуж давали, отказаться ня можешь, а пе́рву ночь отоспи́ с барином. Работали яны барину, а в самих зямли немного было, а в господ тю́рьмы и тямницы были.

Дюк Пере́волока маленькая деревня на правом берегу Наровы. По внешнему виду эта деревня соответствует всем остальным деревням Принаровскаго края. Дюк Переволока принадлежит к приходу Ольгина Креста и празднует праздники общие с приходами Ольгина Креста. На разстоянии километра от Дюк Пере́волоки находится деревня Большая Переволока. Как из названия видно деревня большая и богатая. Дюк Переволока, по словам ее жителей приходится сыном Большой Переволоке, т. к. из нее выселились в Дюк Переволоку. Население обоих деревень занимается и рыболовством и земледелием. Очень многие уходят в город на заработки.

За свою работу, порученную мне Архивом Эстонских Народной поэзии, я принялась 28 мая 1938 г. Работа моя заключалась в собирании русской народной старины от русского же Принаровского населения. Исходным пунктом я решила взять Сыренец, где у меня имелся знакомый священник.

28 села на пароход и 29 была на месте. Пошла я к священнику о. Виталию Тяхту. Изложив ему цель своего приезда, спросила у него совета к кому бы здесь обратиться. Он сказал мне пару имен и обещал сам меня туда свести, но предупредил, чтобы я на матерьял не надеялась, т. к. народ здесь крайне скрытный, и подозрительный и совершенно чужой человек не добьется тут ни одного слова. И в этом я убедилась на следующий же день лишь только затеяла беседу с одной бабой. После этой неудачной попытки я с священником пошла к старику Шутову по прозвищу Блоха. Надо заметить, что кроме фамилий, почти все имеют прозвища, но по прозвищу в глаза не зовут – это считается оскорбительно. На уговоры батюшки Шутов рассказал мне про «кулдунов», про «порчу», причем говорил он очень толково и обстоятельно. Мужичек он был довольно хитрый, но эта хитрость у него не злая, а наоборот – добродушная. Т.к. он был грамотный, то пытался мне говорить некоторые стихи Пушкина и не мог понять, почему я ими не интересуюсь. Когда я сказал, что меня интересует старина, то он махнул рукой и заметил:

«Да што, дураки то люди в старину были, няграмотные; разы можно такими быть? Всё худое от тямноты ихней было».

«А русалки есть?», спрашиваю я.

«Не, нету, бабьи сказки ето, языком тре́плю».

Жена у него оказалась более словоохотливой.

Следующий мой визит был уже без батюшки. Пришла я к старухе Безаборкиной, которая славилась как заводиловка. Приняла она меня более чем неласково, но когда я ей растолковала, что живу у батюшки и интересуюсь стариной народной, она даже улыбнулась: «Да садись же, дорогая моя». Я села. Баба говорила охотно и с авторитетом, некоторые фразы даже несколько раз подчеркивала и видно сама свято верила во все те заговоры и кулдуны, про которые говорила. Просидела я у нее с пол часа, вдруг она поднялась: «Нет мне времени с вами барышня толковать – хозяйство в мяня ждет. Я советую тябе сойтит к Анны Любимовой, там домок желтенькой, а рядом баня, так вот за баней второй дом».

Пришла я по указанному адресу: «Здрасьте!»

– «Здрасьте».

– «Вот, хозяюшка, слышала, что вы красивых старинных песен знаете».

– «Да вот времени нет, в огород поливат надо. Времени нет, приди в воскресенье. Так я болталась из дома в дом и везде говорят «Приди в воскресенье». Дождалась я воскресенья и пошла к Любимовой, а она сидит и слезы утирает – дочь единственная в Россию бежала. Где уж тут до песен, но несмотря на это она все же сказала несколько.

Когда просишь у баб песен, то они говорят: «Не, где нам, и голоса то больше нет!» А когда объясняешь, что они могут говорить песню, а не петь, то они говорят охотнее.

Наконец, так бродя, я набрела на достойный объект – это была Марфа Петухова, после которой закрылись двери всей деревни. С Марфой никто дружбы не водил и поэтому у нее оставалось после семи вечера свободное время.

Каждый вечер я приходила к ней и она говорила обо всем о чем знала, причем говорила достаточно медленно и я успевала почти дословно все записать. Но ничего легендарного и божественного она не знала. Сама очень реальная, она подходила ко всему реально и на мои вопросы часто отвечала: «Не, ня знаю – я ведь ня грамотна. Грамотные знаю што к чаму, а ни не».

Недели две я пробыла в Сыренце. Тогда с ямским почтарем я отправилась в Яма. Пешком пришлось идти километра два, а остальной путь еще километра два сделали на почтарской лодке.

Остановилась я у матери почтаря – тоже почтарихи. Особа была весьма строгая и энергичная. Сама она мне ничего не говорила, не потому что она не хотела, а просто она ничего не знала, ссылаясь на тяжелую рабочую жизнь. Но она дала мне несколько адресов. По первому же адресу и застала дома двух баб Криворуковых. Я сразу стала спрашивать у них песни и к моему великому удивлению они сразу друг перед другом стали мне петь, что я едва записывать успевала. Спев несколько песен, они сразу заинтересовались для чего я записываю, а я сказала, что эти песни в книжку напечатают, а если они хорошо петь будут, то на грамофонную пластинку попадут. Тут понабралось еще откуда то баб и все хотели перещеголять одна другую. Пели действительно замечательно, ничуть не хуже передач народных концертов из Сов. России. Ям единственная деревня, где мне не пришлось бегать и расспрашивать. Вечером ко мне пришли на квартиру бабы – говорили песни, загадки, заговоры, но самое замечательное было то, что многие не желали открывать своего имени и тем паче год рождения или подобные сведения из своей биографии. И чтобы их не раздражать я и не спрашивала особенно. Очень многие разсказывали и говорили: «А ты ня записывай, слушай так, а то я говорить ня буду». Они очень подозрительны и из-за близости границы очень бояться сплошь и рядом можно услышать: «Бог знает, что мне тяперь за ето будит, что я тябе наговорила».

Особенно мужья не позволяют женам ничего рассказывать. Но самое главное то, что в любой деревне можно что-нибудь узнать только вечером. Днем люди злые как собаки, лучше не суйся. Пробывши в Ямах еще четыре дня и записав сколько возможно было, я вернулась пешком в обход назад в Сыренец. Оттуда, набрав новой бумаги направилась снова через Ямы в Кароль. В Кароль попала я в Воскресенье и зашла к знакомой бабе, с которой познакомилась у священника в Сыренце. В Кароле была картина почти та же, что и в Ямах. Зашла я к Пе́лешовой – бойкой бабе, – она даже утомила меня своими рассказами – только успевай записывать. Вскоре, как и в Ямах комната наполнилась бабами. Они и пели и даже пошли на улицу под гармонь «кадрель» танцевать.

С этого я сделала несколько снимков, которые к сожалению не удались. Люди в Кароле очень добродушные. Бабы пели и плясали охотно и с большим темпераментом. Вплоть до вечера просидела я там. На следующее утро стала ходить по домам, в чаянии получить матерьяла, но навстречу улыбались все знакомые бабьи лица – «Да мы тябе уже вчерась пе́яли и плясали». В нескольких домах достала еще кое-что. На улице поймала ребятишек – они охотно рассказывали свои игры и стишки. С ребятами везде в деревнях такая картина: говорят они быстро и сбивчиво, т. е. слово в слово записывать не целесообразно, но, приходится самой излагать содержание, конечно, за исключением стишков. Приходилось ребят угощать конфетами, а после они меня толпой провожали чут не по два километра. Из Кароль я отправилась далее по шоссе. Дорога шла лесом, день был хороший. Дошла я до Верхняго села, смотрю баба в огороде грядку полет. Я спрашиваю: «Хозяюшка, а хозяюшка, кто у вас тут мастер на старинны песен и сказки всякие?» – «Ах, ты у́тушка, быва́лошны песни хочешь; да для чаво тябе?» – «Да для газетки» Этот приём стал действовать лучше всех. Каждому хотелось в газетку попасть. – «Гля как! Да вот Марья идё. Марья, Марья, подь сюды, в газетку попадешь». Пришла Марья Солодова, женщина еще не старая, но с явными признаками чахотки на всем облике. Эта Марья стала говорить песни – петь она не могла. Так мы сидели на солнышке и она рассказывала, потом подошли еще пару баб. Подозвали одного мужика Гойдова – мужик бывалый.

– «А, барышня песен хочет? – Так пусть литру ставит». Поторговались – купила «азуник», – а бабам конфет. Ну тогда языки развязались. Пришлось услышать и много нецензурного.

В Верхнем селе народ совсем не такой как в Ка́роле и в Ямах. За каждое слово у меня тянули деньги. После четырех дней, я отправилась в Князь-село. Эта деревня вся раскидана по хуторам. Я решила зайти в первый же хутор. На мой обычный вопрос мне указали на третий хутор, откуда меня в свою очередь послали дальше. По указанию я попала к очень милой женщине Степаниде Гремовой. Она и ее соседка Гладышева много кой чего мне порассказали. Затем я направилась дальше, мне попались два мужика в этой деревне – один совсем старый – Федор Колосов, а другой молодой парень Петр Гамзеев. Оба они все рассказывали как бы шутя и между прочим. Дальше Князь-села вплоть до Криуш русских деревень не было. Я дошла до Городёнки и оттуда на лодке перевезли меня в Омут, расположенный напротив Городёнки. Весь Омут исходила от дома до дома. Самой разговорчивой оказалась акушерка Юдина. Что меня поразило, что в Омуте народ какой-то тупой и крайне темный. Домовые и лешие для них плод фантазии поэтов. Из Омута на пароходе отправилась я в Криуши. На Криуши я потратила три дня с половиной. Указали мне старика Якова Захарова, он говорил мне целый час, но у него часто мысли путались от старости. Он указал мне на Марфу Семенову по прозвищу Селезневу. Та на мою просьбу сказала:

– «На што тябе ето?»

– «А вот, люди старые умрут и старину забудут, а вот я собираю, после напечатают и твои же дети читать станут». Бабе это понравилось и мы стали дружелюбно беседовать. Только надо заметить, что всего больше бабы знают песен. О сказках они помнят и посылают к бабушкам, а последние в лучшем случае глухие, а то бывают и совсем из ума выжившие. На Криушах было заметно сильное влияние города, т. к. молодежь вся в городе и приезжают на праздники только. И хотя в Принаровском краю по эстонски никто не умеет, в Криушах уже можно встретить людей кое как говорящих на эстонском языке. От Семеновой я пошла к Каноншиной. Баба не старая и говорила очень охотно нараспев. Она посоветовала мне здесь ничего не искать. «У нас уже нет хорошей старины», говорила она, «тут всё спорчено. В нас Нарва близко». Окончив работу в Криушах, поехала я назад на пароходе в Ольгин Крест. Первым делом там я пошла к священнику. Он прочитал мне некоторые выдержки из церковной летописи насчет истории Ольгина Креста. Про народ он сказал, что все приходы его – народ очень беспокойный и через границу убегает чуть не каждый день. Направил меня священник к Ивану Мальцеву в Скорятино. Это оказался очень симпатичный мужичек лет пятидесяти. Беседовать с ним приходилось как и везде вечерами. Женщины в Скорятине зато были очень подозрительные. Они были уверены, что я собираю песни для того, чтобы в Нарве на дне Просвящения выступать и этим самым отбиваю от них славу и наживу. Те бабы, к которым меня направили, с места в карьер потребовали по пяти крон, т. е. «красненькую». Большого труда мне стоило их уговорить и поэтому я сказала, что мне желательнее было бы записывать сказки. В скором времени через дней пять отправилась я дальше по шоссе вверх по течению в Дюк Переволоку. Первая на которую я там напала была Августа Шмутова – старая дева с удивительным воображением и претензией на образованность. Я удивилась насколько люди в деревнях различны: одним, чтобы добиться цели надо сказать, что их в газетку поместят, другим, что в радио попадут и т. д., а эта прельстилась тем, что это пойдет в университет, хотя ясного представления, что такое университет она не имела. Рассказывала она обо всем с легким оттенком презрения – вот мол старые темные люди так верют. От нее я попала к старообрядке Авдотье Суворовой, которая про старообрядские обычаи и поверья отказалась наотрез говорить. И только после долгих уговоров согласилась вообще говорить. Потом пришла ее маленькая племянница Валя Рунина и рассказала мне стишки и игры.

Из Дюка, где у меня ушло лишь два вечера, я пошла дальше в Большую Переволоку.

Попала я к Марфе Шиловой – ужасной пьянице. Она большую часть своей жизни пьяная чем трезвая. Вначале когда я к ней обратилась, она меня сочно выругала, не стесняясь в выборе слов, но после того, когда и я со своей стороны вытащила запас ругательств, слышанни в этом же краю, – баба стала очень тихой и стала мило отвечать на мои вопросы. У нее я остановилась на два дня, но на третий же переехала из-за ее скандального характера. В Переволоке большой я просидела неделю, т. к. в это время начался сильный период дождей. С первым же ясным днем отправилась в Скамью, которая была мне уже более знакома из-за того, что живя в Сыренце я пару раз на лодке переезжала туда. Без малого труда я нашла себе разговорчивых баб, которые рассказывали мне сидя на улице. Мне посоветовали пойти на конец деревни, где был хутор Ку́ричек и там Агриппина Росснер, владелица хутора понравилась мне своей манерой рассказывать и кроме того она знала очень много. К ней я и ходила каждый вечер живя в Сыренце. Свою работу в Принаровском краю как раз успела кончить к 26 июня, ко времени покосов. Затем 15 августа из Нарвы я приехала в Посад Черный, чтобы продолжить работу по побережью Чудского озера в сторону Сыренца, но успела обойти только Черное и дойти до Логовесь. В Черном я обратилась сразу же к знакомому священнику Рахманину. От него достала очень мало матерьялу. Большое разочарование представилось мне и у старообрядцев, которых, кстати, очень много в Черном. Они настолько фанатичны, что кроме сеней никуда не впускают. Знакомые же староверы у меня были, но они получили в городе образование и отошли очень далеко от своих обычаев. Вообще Посад Черный сильно опередил все остальные деревни – и надо признаться что как ни смешно, но это скорее маленький город нежели деревня. В Черном я прожила недели полторы. Жила я у Елены Березиной и по ее рекомендации ходила по домам. Оттуда я поехала в Логовесь и там мне попался интересный объект Павел Калинкин, он очень хорошо знал русскую народную свадьбу и мне удалось от него записать слово в слово. Его жена и ее соседка говорили мне почти все свадебные песни. Песни почти те же, что и в Принаровском краю, но различаются лишь в деталях и напевах. Разговор в Принаровском краю на у: одеяло – удеяло, ухотиться, уткрывать, угурец (огорец). Окончание неопределенного наклонения твердое: спат, идтит. Кроме того глаголы: съестит, взястит, дастит имеют двойное окончание. Спрягаются следующим образом:
съестю
съестиш
съестит
съестим
съестите
съестю
съести!
съестите! и т. д. везде вставляют двойное окончание. У третьего лица множественного числа окончания нет в настоящем времени.

Затем слова: здесинько, давесенько, теперенько – встречаются только в Принаровском. Петь – называется пе́ят; я пе́ю, ён пе́ет, яни пе́ю, пеяли, будут пеят.

Кроме того изменения в словах:
плясать – припляхыват
спрос – спрахыват и т. д. вместо с и ш говорят часто х.

Встречается на равне со всем этим и а-канье: пячать, яна, ня пуйду.

В Черном и Логовесь говор почти такой же, – очень мало отличается, например вместо здесенько, давесенько, теперенько – здеся, давеся, тяперя.

У-канье и а-канье встречаются также параллельно как и в Принаровском краю.

Только твердого окончания infinitiv’a я не слыхала.

Общее слово для кладбища и в Принаровском и в Причудском мо́гилы.

Свою работу я закончила 25 августа деревней Логовесь, т. к. дальше идти не было времени.