Криуши, часть 3

Папу звали Роман Максимович Волков и маму - Екатерина Васильевна. Мама родом с Радовлей. Папа служил в армии при 1-ой Мировой войне. Он говорил, что даже в плену был. Где воевал и с кем - я не помню. Он рассказывал, что на них пустили газ. У него потом глаза слезилися, когда он с войны пришел. Но папа всё-таки долго жил. А бабушек-дедушек я не застала. Дедушка (папин папа) заблудил - пошёл в лес и заблудил. Искали-искали его, не нашли, а утром стали выгнать коров, а коровы как начали кричать. Он не далеко от дома был заблудившись. И всё было так разложено, наверно, плохо было. Но это еще до меня было.

Деревня

Вот наша деревня: церковь и рядом батюшкин дом. У священника дом был хороший, у него было 3 больших комнаты. Народный дом, школа и волость - это около самой Наровы. А здесь такой изгиб от Наровы. Так идёт речонка, идёт в другой конец - это Криушь. И здесь идёт, и как раз дорожка к реке, и мы здесь (см. схему деревни).

В субботу ходили обязательно за водой для бани. И после работы обязательно шли купаться. Вот начинается Неверов и вот здесь наш дом. Здесь мостик и церковь. Когда в церкви поют и если окна открыты, нам всё слышно.

У нас мельница была ветряная. Ездили всё время в город, там уже и крупу мололи. А так ветряная мельница и когда ветер - она крутится.

У нас был врач, домик такой хороший у него был. Был свой полицейский эстонец. У него жена Зоя была. Это всё в деревне…

У нас в деревне был детский сад. Утром мы приходили дома кушали, а там уже потом питались - не знаю, что там такое было. Даже вкус помню, в железных баночках, как молоко вкус такой. Я не знаю, платили родители или нет за детский сад. Это только летом было. Анна Ивановна была из Таллина у нас воспитательница. Даже как-то нам немножко родня. Сперва няню держали, пока мы маленькие, а потом брату уже было 4 годика, уже тогда в детском саду. Родители были спокойны.

Школа

Наша учительница уже другие классы учила, но всё равно говорили моя учительница. Учителя были: Гагарины Леонтий Александрович и Раиса Георгиевна, Ольга Семёновна и её муж — хярра (господин) Пяристе Александр. Школа у нас была двухэтажная. Наверху эстонцы учились, внизу мы - русские. На переменах все вместе, и мы песни пели вместе. Очень дружили. Наверху Ольга Семёновна жила, у них была комната. Ольга Семёновна держала прислугу, и мать к ней приезжала, когда сын Арно родился. Наверху был класс у эстонцев, и там была комната, где они и жили (интернат). Так-то эстонцы по хуторам жили. Сальме Олев была эстонская учительница. Потом у нас с Нарвы была учительница (Аксёнова), но она как-то мало учила, заболела и умерла. И когда она умерла, и мы весь класс ездили её хоронить в Нарву. Она нарвская была. Я даже всегда на могилку заходила. Вот у нас учитель умер - Гагарин (это уже после войны). У него был дом в Ивангороде, и они прислугу держали. Аннушка у них была, она и заведовала всем, ходила им покупала и ездила за молочком в деревню. Такая она хорошая была, что все любили и дружили. Он уже в своём доме был, нам сказали, и мы пошли его хоронить. Пошли к нему на квартиру домой, в Ивангород. Мы все ученики пришли. Только сидел у него один брат и не знал как и что. А жена уже была умерши. Вот мы собралися все, и на руках его с дома несли на кладбище. И мы всё пели молитвы. Я в церкви в хоре пела. И вот принесли мы его уже к вечеру. Несли-несли, забыли крест. Поставили, побежали обратно. Пришли, гроб не лезет в могилу, могила узко там или как. Мальчишки выкопали, похоронили. И мы все время заходили, и даже могилка помню где. Детей у Гагариных не было, а они долго были учителями.

В школу, кто с 7 лет пошел, кто с 8-ми лет пошёл. И 6 классов обучение было. У нас уходил Гриша Еги дальше в Нарву учиться, но это тяжело было. Лида Судакова тоже пошла в гимназию. Надо было квартиру снять, и ведь платили за учебу. Вера Калинина еще - трое окончили всё-таки.

К доктору тогда приезжал с Нарвы врач и делали прививки. В 1-ый класс как пойдешь, только тогда делали. А в школу приезжал старший как он назывался (инспектор), что вот какой урок. И уже Ольга Семёновна (Пяристе) или Раиса Георгиевна (Гагарина) так подготовят. Будут спрашивать, что бы только на пятерку, только на пятёрку. Она уже знает кого спросить. Это он приезжал два раза, старший советник назывался.

Сначала располагались 1, 2-ой и 3-ий класс, потом такая стена, уже дверь в другой стороне, там другие учителя. Здесь у нас 2 учителя и там 2 учителя. Библиотека была в школе большая, хорошая.

Школу в 14 лет я закончила. Было так, что другие и на второй год оставалися. Они не плохо училися, а болели. Мы как начали ходить, так 6 классов и кончили вместе.

Мы все кончали школу и шли учиться, кто в парикмахерскую, но больше всех в портнихи - я портниха тоже. Всю жизнь была портниха. В деньгах я лично никогда не нуждалась. Только два магазина было в Нарве с готовой одеждой. Магазины были у Иванова, и потом на углу Тимофеева. Не дешево это стоило тогда. Ведь платье всё шить надо было. И ведь материалы покупали. А уже портнихи хорошо зарабатывали. Держала хозяйка 5-9 человек у себя дома. У неё была 3- или 4-комнатная квартира. И каждую субботу получали мы денежки. Сколько в недельку ты заработал, столько хозяйка тебе и уплотит. Мы ведь с сестрой вместе, она на 2 года старше, обе были портнихи.

Одевалась у нас молодёжь хорошо. У нас все сами себе зарабатывали. Я в 15 лет пошла в портнихи. Поначалу сколько-то училася, а потом уж каждый месяц могла сама себе покупать.

Хозяйство

У нас у всех в деревне была земля, и лес свой, и пахота. У нас было 2 коровы. У некоторых было даже 3 коровы. Тогда у них коппаль (пастбище), они пастушку или пастуха нанимали. У нас так шла река, а около реки бани. За домом там было гумно, хлеб хранился. В деревню был куплен один мотор, и молотили, начиная с одного края, так подряд-подряд по одному и помогали. У нас хорошо было в КриушАх. Папа летом работал на земле, а зимой пилили дрова. Их надо было привезти к берегу. И вот зарабатывали этим, целую зиму возили. А потом на барках приезжали и опять грузили. Так деньги зарабатывали мужчины. И как-то у всех были деньги. У всех лошадь, у всех уж по одной корове обязательно. Мы жили средненько, а были и богатые люди. Косилки были, молотилки, это уже у тех, кто богатые - у них. Так покосы -это было рядом. На покос мы церковную и школьную земли держали. Папа накосит много, и тогда сено продавали в город. Арендовали только покос, не знаю, как папа платил, чем или как. И что накосит сено и отвозил в Нарву. В Нарве тогда коров держали. А весной гонят брёвна по Черной речке, что напилены в лесу. От нас будет километра 3, наверное. И тогда по этой Черной речке гонят брёвна, я тогда не ходила, а моя сестра была там. Молодёжь стоит, и они баграми подталкивают, чтобы брёвна не остановилися. За это хорошо деньги платили. И тоже опять молодёжи денежки — пожалуйста. Потом гонки, они эти свозили брёвна сюда к Нарове, а потом гонка (сплав бревен в плотах). Дрова, что напилены, то в барки грузили тогда. Барки приезжали и забирали.

Папа на мосту работал. Мост был в Криуши, где паром, это почти около нашего дома. Ведь только мост сделали, и немцы пришли, как будто им сделали. Ушли, вечером кончили этот мост, а утром пришли немцы ...

Когда ехали барки, тогда люди кричат: «Здрасьте, здрасьте, попа убили, попа обокрали». Им тоже что-нибудь ласково, что-нибудь такое. А им, что они попа напоили, да под гору проводили. Это скарятинские напоили попа пьяного. Как только гонки гонят, так бегут все к Нарове, всем надо поздороваться, надо покричать ...

У отца брат был дядя Сергей, через 5 домов. У него свой дом, и он тоже Волков. Дети все в Нарве. У него был еще дом в Ивангороде, двухэтажный. Он квартиры сдавал, а у самого был там дворик, домик, он сдавал. Приезжал на лето и там жил. У него было 2 сына. У сыновей дети и дети, вот приезжали летом в деревню. Они больше там с нами играли …

В 1919-м году наш дом не пострадал. Мама говорила, что когда в деревне война эта была, выйдем в подвал, в сарай спрячемся, и не знаем там белые или красные. Я как раз родилась в ту войну.

Дом у нас был небольшой. Прихожая, коридор большой-большой, в коридоре чулан, там сундук. Там мамино добро всё лежало. И притом, там такое место, где хранились денежки. Деньги почему-то туда ложили. А потом у них были много денег, оставшись от царя, или еще от кого. Красивые деньги и всё берегли, что эта власть придет обратно. Коридор большой-большой, потом крылечко незастекленное ничего, там 3 или 5 ступенечек. У всех за домом были грядки. И вот с речонки воду таскали, поливали-то мы дети. Тащишь эти ведерочки, надо маме помогать. Две комнаты было в доме, папина с мамой спаленка отдельно. В другой комнате наши 2 кровати стояли. А нас четверо было, один брат и 3 сестры. Это уже считалося много детей. Толя отдельно спал, а мы втроём на широкой кровати. У нас железная кровать, такая широкая-широкая, а у Толи - деревянная. Мама всегда на русской печке, там она ляжет и, наверно, согревалась. Может спина болела или что. Зимой все женщины ткали, пряли они, а я не умела на этой прялке. На станке тогда половики ткали. А когда Женя замуж выходила, тогда дорожки надо было делать. Одна эстонка приходила и показывала рисунок. Это было так тяжело, столько этих ничелок с рисунком. Вот я сижу-сижу, делаю-делаю, собьюсь с этого рисунка. Мама: «Доченька, да успокойся». Жене приданОе надо было. Раньше-то не было ковров. Все эти половики и половики были сотканы плотно-плотно, один к одному.

У нас был сепаратор свой. Маслобойка своя была. Если корова телится, телёночек родится, его надо было одним молоком поить. А потом этого телёночка зарежут. Поросёнок - это обязательно. К покосу уже поросёнка убивали. Поросёнка обычно два, один так уже подрастает, а другого уже покупали в Нарве. Была коптилка, коптили, ведь мясо не полежит долго. Накоптят, и тогда ездим косить с ночлегом. Покос хоть и не далеко был, а это чтобы мы на танцы не бегали вечером. Папа всегда утром будил: «Дети, вставайте, солнце уже встало. Надо покосить, пока роса». Потом обедали, и тогда уже вечером: «Дети, солнышко садится». И целый день там. Это, если грабать не надо, сграбать сено. Папа копны делает. А тогда вот отдыхаем. Это тяжелый труд был. Дома сено на чердак. Чердак-то большой был над двором, ведь стояли корова и лошадь. А тогда уже зимой едут, если сено кончается, стог начинают и опять на чердак ложат. Когда на чердаке кончится, тогда снова едут. А так где покос, там стога стояли у всех. У некоторых, правда, были и сараи.

У нас как-то вперед, конечно, мужчины умирали, как и сейчас. Была в деревне женщина, у неё был муж - слепой мужчина, у них одна дочка была. А ведь надо косить. Вот парни соберутся и помогают этой женщине. Привезут, а он был совсем слепой. И вечером пойдут ему всё читают книги. Как-то у них всё и собиралися. Придешь: «Дядя Филипп, здрасьте» - «Ну, подойди, Зоинька. Какая ты большая». Рукой трогает. И молодёжь всё к нему ходила, и всё помогали.

Еще были Богатовы, у них детей не было, но были свои ульи. Если они придут, что им надо жать — полдеревни выйдут. Эта их полоса – мигом убирали. И тогда он мёда даст домой, и тогда там женщины, кто помогал, тогда по деревни идут и всё песни поют в благодарность.

Своя была кузница, где лошадям подковы делали. Две кузницы было даже. И была как раз напротив нашего дома пожарная машина. Депо было, ключ лежал наверху, никто уж не трогал. И тогда у нас в деревне случился пожар. Как раз было летом, мы были на покосе. Обед был, папа и говорит: «Случись пожар - один Колька Минин дома». У него был свой магазин. Да еще ребятишки в деревне. Только проговорили, и вдруг кричат детские голоса недалеко от нас, нА поли были, косили там. «Пожар, пожар, пожар!». И сразу бом-бом-бом, даже колокол разбили. Ведь лето и как раз покос. И у нас сгорело 9 домов. Прибежали, вот там старик со старухой были, окно разбили и сразу. А ведь крыши были лучинистые и загорелися сразу, один дом горит, другой сразу за ним. Лучина-то так пылала, и все бегут. Даже пожарная машина, в которой руками качали, с Нарвы приехала. Вот что эта речонка шла - она была сухая. Но не спасли ничего. Никто не смог стоять, ни даже дети. Тащишь что-нибудь с этого дома. На дорогу положишь, и ты только уходишь — это горит. Это хорошо, что коровы были все нА поле. А поросята-то были дома да курЯ. И как раз ветерок был. Тогда священник поднял крестный ход. Он нашел место - деревня шла и как-то разделялася углом. И он иконы поставил, и ветер свернул туда. А здесь еще всё горело. И вот те богатые были, у которых ульи, он вдруг из другого дома от старухи одной тащит цветы с окна. Осторожненько так, а свой дом горит. Это как помешались люди.

И вот тогда Пятс не разрешил в деревню ставить дома. Выделил деньги и всех на хутора, на свою землю. Только осталася одна женщина, там был хороший фундамент, ей разрешили построить. Так летом как-то быстро и построили. Вот за эти хутора и хорошие дома, это ведь выплатило государство. Сколько там денег, уж не помню. Наш-то дом не сгорел. Горели с верхнего конца. Через мост 5 домов горело, а здесь 3 дома было, откуда первый дом загорелся, здесь сразу. В каком году - не помню.

Свадьба

Вот замуж выходили, приезжали свататься. Невеста должна была купить шкаф и комод. Папа даже ссуду взял со Скарятины. А жених - кольца. Теперь уже сосватуются, кто когда и свадьбу назначат. Сестру сосватали как раз на Новый год, после поста. На танцы в пост ходили. И тогда мы убирали дом. А еще жених покупал кровать. И тогда, сколько есть на кровать стелишь простыни. У простыни обязательно угол был вышит, здесь 2 буквы, что имя и отчество (невесты). Это у невесты всё было вышито. Невесты уже приданое делали Бог знает когда. И всё это в сундук, сундук. И вот тогда невеста должна была занавески иметь, одни буднишные, другие праздничные. Сестра вышла за богатова - на хутор. У нас много на хуторах было. В Коссари они жили, там 5 домов было. Они держали чайную и прислугу. Вот когда едут другие деревни, то они заезжали туда. Там у них был большой дом, они лошадей ставили и чай заказывали. Дядя Ваня Мельцоров был сестры свёкр. Вот моя сестра вышла в их дом.

Свататься жених должен был приехать с матерью, отцом. Небольшое застолье было - только дядя Ваня, их дочка, Гладышевы и больше никого не было. А жених позовет, того, кто будет шАфер ему, чтобы предупредить, что приедут сваты. Уже папа с мамой приготовившись всё, что приедут, встречали. Как раз на Новый год они посидели с женихом, и молодые ушли в Народный дом танцевать. А родители осталися договариваться. И тогда вот свадьбу решили, по-моему, в мае.

Когда свадьба, потом там всё приходят, всё щупают, сколько чего есть. Деревенские женщины придут. Одеяло должно было быть атласное и другое. Это всё должны были положить. Сколько полотенцев вышито и всё кружева должны были быть. Большая икона и на неё надо обязательно полотенце хорошее. И тогда уже назначают свадьбу, жених и невеста, и шаферица. Невеста уже в белом платье. У сестры даже хвост такой был, или как это называется. Шаферица обязательно незамужняя. Венцы-то держать надо. Обязательно венчалися, батюшка венчал в церкви. Свадьбу сестры назначили на май. А другие так и через неделю назначали или как. Сестра жила в Нарве, приданое уже было, но она не хотела в деревню. Месяц пожила после свадьбы, и они уехали в Нарву. Она 1918-го года рождения - Евгения Романовна. Свадьба была в деревне. На хуторе были сделаны ворота из зелени и наверху цветы. Это из елок было. Сколько там лошадей было, уж не помню. Они должны были через эти ворота проехать. Я помню, Гриша Еги был шафер. Наша лошадь стала на дыбы, и мы не в ворота, а так по полю и поехали.

Когда едут венчаться, то до того никаких пьянок нету. Жених в церковь едет, мы в окно смотрим, наш дом-то не далеко. Он едет прям в церковь, не заезжает за невестой. Дуга (у лошади) вся в цветах, до того красиво. Повозка - шарабан назывался. Надо было укрыть черным сукном, и чтобы было вышито это всё розами. Невеста должна это всё вышить. Это так и остаётся. А сколько ковриков-то надо было вышить. «Подпечка» занавеска называлась, где дрова держали, так даже эту занавесочку надо было вышить. Два кота на ней или что еще. И надо было вышить еще для кровати, это всё руками шерстью вышивали. Это всё надо невесте приготовить. Ведь полотенца-то были все с кружевами. Кружева-то надо обязательно связать. Так вот пока были девчонками, мы уже все умели вышивать крестиком и гладью. И идут там сегодня к одной, завтра к другой, кто и на хуторе, и там сидим и вышиваем. Или носки там вяжут, или этим занималися. Так и ходим мы зимой-то.

Тогда после жениха поехали мы. У нас у церкови была сторожка-дом и там большой двор. Приезжали в церковь и из других деревень, так они лошади ставили туда. Сторож жил, он половину дома занимал с семьей, а в другой – кровать. Ведь приезжают с детьми маленькими тоже. И как 12 часов сторож должен был в колокол звонить 12 раз «бом-бом». У него дома привязано было с колокольни, и он не поднимался.

Когда жених у священника, тогда и невеста приезжает. Там батюшка им наказывает. А мы певчие уже на клиросе, дверь открылася и видим, когда они будут входить. Они только входят с алтаря на порог, мы поём: «Ты моя крепость, Господи, ты мой Бог!». Это так красиво, как это запоют. Кольца там в церкви одевают. Венчание идёт, шафера держат венцы. После церкви тогда к жениху. Лошади стоят 8 или 9, у кого сколько. Это всё гости, ведь у каждого в деревне лошадь. Все приглашенные поехали к Мельцеровым. Выкуп просили, еще как только жених, так они даже песню споют. Так вот выкуп просили до свадьбы. А потом уже там всё было собрано. У нас было 3 аккордеониста, а гармошек - Бог знает сколько. Пели песни женщины. К каждому подходили и каждый должен сколько-то положить в стакан или что, а они поют песни. Они тогда поют: «Благодарность тебе, Ванюшка, благодарность тебе, Иванович». Так подряд этим гости все должны денежки положить. Я и песен этих так много знала. Помню, что «Благодарность» - это такая песня большая. Тогда эти женщины собираются чай попить или что. Что у нас не было — казёнки. 3 магазина было, а к праздникам ездили в Нарву. Самогонку-то ведь не умели гнать. Папа вообще не пил и не курил. Когда в Нарву приехали, мама налила - попробуй, хоть какая водка. Она и в жизни никогда в рот не брала. И теперь там попоют и тогда уже разъезжаются. На второй день приходят обязательно, ну и тогда уже приготовлено - бьют посуду об пол. Тогда опять праздник, после обеда придут или как там, и до вечера погуляют, на ночь не остаются никто. Шаферица должна быть обязательно, невеста скажет сделай голубое платье, розовенькое, чтобы очень хорошо были бы одеты.

Сестра лето отжила, и они поехали в квартиру, но не в ту квартиру, где мы с Женей жили, там я осталася. Они уже сняли на Таллинской квартиру двухкомнатную. Там у них ребенок родился.

Народный дом

Рацевич приезжал за неделю пораньше, он уже и готовил каждый спектакль. Я то должна была знать хорошо свою роль. Сидит подсказчик, там будочка сделана, но уж должна ты без подсказа. Это редко, если кому он какое слово скажет. И ведь, когда выходить на сцену, мы всё знаем. Мы со спектаклем в Скарятине были. Ездили ставить спектакль в Скарятину. Там мы ночевали, как это были 3 брата, здесь Барыгин, здесь Орловы и мы там ночевали. После спектакля кончили всё танцами. Лежим утром, а слышим Шуры Маленковой бабки и говорят: «Чего это девчонки не встают, в церковь не идут?». Мы встали, нас они так угостили хорошо. И в церковь пошли в Ольгин Крест. Потом через реку дома были, там в 2-х деревнях были - Князь село и Верхнее село. Там мы тоже ночевали. Мы уже так были приготовивши, чтобы у меня в деревне был кто-нибудь знакомый, и у неё. Мы идем тогда ночевать к этим. Всегда я играла как-то не старушек. Спектакли готовили к Новому году и к Александрову дню. У нас церковь была Александра Невского. Престольный праздник 3 дня праздновали. И тогда приезжали уже из других деревень на праздник. У нас была как карбидная лампа в Народном доме, и тогда среди зала карбидная лампа. Куда одежду сдавали, там была моя крёстная всегда. Что раньше не было, так это резиновых сапог. И фуфаек не было - понятия не имели. Кожаные сапоги заказывали, в Омут приезжал сапожник, всем смерял след. И уж две пары должны быть, даже у мужиков 3 пары этих сапог. Как они расплачивались - или хлебом или же чем. Тогда сапожник приезжает - это уже кожаные у всех сапоги. В деревне у мужчин были пиджаки из чёрного сукна. Что у нас хорошо, овец много держали, и шерсти было много. Съездят на суконную фабрику, сдадут это всё и бери ты сукна, какого хочешь, хоть голубого, хоть розового. Потом мама куда-то ездила в Эстонию, тоже за шерстью. Шерсть-то всё на эти пальто, штаны и это всё. Не было раньше таких штанов-то. Всё надо было тепленькие какие-то. У нас девушки уже уходили в Нарву учиться и вязальную машину покупали. Она была дорогая. Вот кофточки вязали, за денежки, конечно. У Лиды Судаковой такая была.

В Народном доме 3 двери, что ведь жарко летом. Дверь открывалася, здесь туалеты, здесь было, что пальто сдавали, здесь сцена и за сценой, как называлось, за кулисами. Нанимали всегда Хапова, он потом ушел за границу (в Советскую Россию). Свои баянисты были, но они играли в обычные дни. Хапов всегда играл на праздники.

У нас в КриушАх была своя песня, эту песню никто и нигде не пел. Когда хороним мы кого и когда все расходятся, и мы остаемся и мы поём.

«Звезда прости, пора мне спать,
Но жаль расстаться мне с тобою.
С тобою я привык мечтать,
Ведь я живу одной мечтою.
Туда, где ярче светишь ты
Стремятся все мои мечты,
Там сбудутся мои желанья,
Звезда, прости и до свиданья...».

Это наша песня и вот вечером, ложусь спать, я встану к окошечку и всегда спою... Я альта вообще пою. Старшая сестра Женя второго пела, а младшая первую.

Все песни и эстонские, и русские песни я знаю.

Спектакль я даже помню слова какие были. Ведь своё-то всё помнишь, кто до тебя говорит и кто после меня. После меня - Садовников. Я всегда любовницу играла и всегда танцевала. Все школьные стихотворения помню до сих пор, которые я говорила. День-то матери был, так ведь каждый стихотворение должен был сказать. Моё стихотворение:

«Тяжелое детство мне пало на долю
И с прихотью взята в чужую семью.
По темным углам я наплакалась вволю,
Изведавши всю тягость подачки людской...»

Большое стихотворение, потом:
«Всю ночь я сегодня проплакала,
Мама я видела ночью во сне.
Как будто ложусь я в кроватку
и мама подходит ко мне,
Играет, целует, ласкает меня,
Уходит и набожно крестит:
«Спи, милая крошка моя»...»

Все стихотворения я помню ...

У нас уезжали в Нарву жить, или оставалися дома. Некоторые увозили в Ивангород, а многие не увозили. И в Долгой Ниве тоже так. И потом те, кто дома, если кто женится, не приводили в дом невестку, а снимут им эту квартирку. Вот у Краснова было 3 сына: когда Толик старший сын женился, ему выстроили дом на хуторе. Потом второй сын женился, рядом там или где. Но у нас кругом эстонцы были, все эти хутора были эстонские. Темницы, а с другой стороны Наровы с Воллисааре приходили. С Мустайыэ оттуда тоже в школу нашу ходили, у них своей школы не было. Все они ходили в нашу школу, и мы дружили. Почему-то эстонцы женилися всё на русских. У нас много-много, наверно 7 девушек вышли за эстонцев. А русские почему-то не брали эстонок замуж, никто не женивши. У нас 3 кладбища было, кругом церкви кладбище и военное кладбище. Почему-то эстонцы отдельно, у них своё кладбище. В церковь много эстонцев ходили в русскую, верили они или же не знаю. Ходили много. Праздники ведь были такие большие. Дети в церковь ходили, мы раздевалися. Здесь крылос, а здесь с другой стороны снимем пальтишки и мы все там. Мы не на крылосе, а амвон или как это называлося (полукруг), дети там и у каждого своё место. Мама здесь стояла в церкви, вот уже на другое место ты не станешь. Мужчины здесь стояли. Даже помню папа, недалеко, где свечи продавали. «Верую» или «Отце наш» — пели все вместе. Когда крестопоклонная неделя, тогда пела моя сестра Нина младшая. Она пройдет, станет к порогу и начинает: «Кресту твоему...». Она там на колени станет, пропоет один раз. Потом среди церкви встанет, опять пропоёт. Теперь она подойдет туда к алтарю и 3 раза опять «Кресту твоему» пропоёт. Это ведь такая красота! У нас такой батюшка был. Он если вот кто в церковь не придёт, он обязательно на второй день пойдет, что случилося? Заболел или что случилося. Вот воскресение было, ведь пойдут в церковь, а потом только на поле. Если там покос зажимает, что погоды хорошие, а уже обязательно надо в церковь. Как-то верили так. Как батюшка другой раз встретит: «Ведь вы в церкви и родивши все» - скажет. На спевку к батюшки ходили, на неделе один раз - это надо. Церковное всё. У него было пианино. И одна умела на пианине играть. Матушка сама пела альта, и я тоже. Нас только 3 человека альта пели, вот другие первым, вторым голосом. Церковь - это было основное!

У нас регент был в церкви. Его дом был рядом с батюшкиным. У него было две дочки. На спевку должны были уже всегда ходить.

Про Священника хочу сказать. Такой батюшка был хороший - Преображенский Владимир. У него был один сын - Вася. Он жил за границей и когда приезжал домой, простудился. Лежал в Тарту в больнице. Батюшка и матушка были у него в больнице. Потом Батюшка позвонил сторожу и сказал, что к вечеру едет домой, везет сына, он умер и очень беспокоится, чтобы была церковь открыта. И сразу же сторож дядя Миша всем рассказал. И теперь к вечеру у нас был паром через реку. Свой паром был в Криушах. Дорожку сделали от церкви, и вот так обложили дорожку всю живыми цветами. А детей кому 5, кому 6 лет - нарядили, чтобы светленькие платья. И дети стали вдоль дорожки. Сторож увидит, как паром будет подходить. Машина приехала с Батюшкой, и сторож сразу в колокол «Бооом-боом», так редко. Батюшка вышел и на руках вынес. И в церковь, и он ночь ночевал с сыном там. А у Васи была невеста за границей. Но он почему-то тогда один приехал. Невеста приехала через неделю или через две. У ней было одето белое платье, белая шляпа и траур. Священник потом писал в газете, как он благодарен всем.

Деревни Пустой Конец и Долгая Нива так рядом были, так что, если там ругается женщина, так в нашей деревне было слышно. У нас было больше парней, чем девиц. В Пустом Конце было только 15 домов, и там в каждом было по 2, по 3 парня. А девчонки, только заиграет гармошка, так они бегом бегут, только бы успеть схватить. С Нарвы приезжали курсы танцев - это за деньги. Я уже жила в Нарве, узнала это, приехала. Одному парню девочки не было, он за меня и уплатил, училися мы танцевать. И танцевали очень красиво. Фолькстрот, потом много-много танцев было и краковяк, и кадриль. В кадриль каждый становился в свою. Потом целоваться надо было, это обязательно. Так уже каждый свою за кем ухаживает, чтобы только другой не целовал. Женщины любили, когда танцевать, все придут, а мужчины не ходили. Скамейки стояли и вот они сидят, каждый смотрит на свою или на своего. А с Народного дома идём, в каждом окне сидят мамы, всё провожают, кто с кем идёт.

После школы я сразу поехала в Нарву учиться. Сестра старшая Женя уже была там, и я к ней. Учились шить у хозяйки, а потом там же работали. У нас закройщики все были мужчины. Колобашкин с женой, Скобелев. И мужскую, и женскую одежду мы шили. Закройщик всё сам кроил. Колобашкин он такой хороший портной был. Орлов портной, моя сестра за него вышедши. Он со Скарятины, у него и отец был портной. Ходил по домам шить, полупальто всё больше, мужчины носили пальто. Всё надо было сшить, и он по домам ходил. Его и кормили, и всё. Два сына у него были и оба портные.

Мы снимали с сестрой квартиру, там на Кренгольме - казармы всё называлися. Где врачи принимали, 14-ая казарма, там мы снимали там квартиру. Точнее комнату, там всё комнаты, на 3-ем этаже. Немного платили, не помню сколько. И мы никогда её не сдавали, даже когда уезжали на лето домой. Так и держали, пока замуж не вышли. Комната, там была печка, диван, кровать и стол. Больше у нас ничего не было, и нам хватало. Шкаф, правда, был небольшой. И нам хватало, мы вдвоем жили. Мебель свою купили, но не сразу, это уже потом...

У нас в Нарве три кино было в Нарве: «Бибабо», «Скетинг» и еще как-то называлось. Наверно, недорого было, что мы ходить любили. Все эти картины смотрели ...

Парикмахеров было много девчонок. Я так хотела быть парикмахером. Как праздник или же что, у нас все завиваться. Если я приеду, другой раз не работаю, то на финки стану и поеду завьюсь. У нас все девчонки уже с 14-15 лет все завивалися.

Новый год (Рождество) уже первый праздник, надо обязательно новое платье. Было такое шерстяное или какое там. На второй день тоже, но не такое дорогое. А потом уже какие у тебя есть. Первый день, это чтобы у каждого было новое. Раньше ведь всё ходили в костюмах. Русские праздники, ведь у нас у всех были русские костюмы, у всех вышито. И передник вышит. В Ивангороде был певческий праздник, и я тоже участвовала. Тогда все деревни съезжалися, одни и те же песни учили и мы приезжали. Кто приезжал и жить негде, то в школе тогда. Тогда общее на сцене и пели. Это большой праздник был. Сцена и большое-большое помещение, я тоже пела там. Это весной было, потому что мы все были в одном платье.

Крестный ход в Пюхтицы

С деревни ходили в Пюхтицы с крестным ходом. Идём и всё песни поём с батюшкой. А то девчонке-то ведь охота погулять в Сыренце, на вечер сходить. Так мы едем до Сыренца (на пароходе), а в Пюхтицы идём молиться. Там еще на вечер сходим. Потом какая-то деревня дальше, мы ночуем другой раз. Это всегда в праздник Успенье. Вся Криуша идёт, дети 12-13 лет обязательно. Батюшка идёт самый первый, а старушки самые последние. И тогда остановимся, все эти молитвы - «Царю небесному» или другие пропоем. Остановится батюшка, просчитает народу. А один раз шли, а было так много брусники, и вот старуха крайняя шла, всё эту бруснику брала. И теперь батюшка посчитал, а одной старухи нету. И так она и пропала. Потом её ходили искать и в канавы они смотрели, куда она делася. Так и пропала. Священника все уважали, учителей тоже уважали.

Зимой папа приезжал за нами. У нас паром через реку и сколько там километров 2 или больше, идёт железная дорога в Таллин. Здесь у нас своя станция Аувереве-Вайвара. А так папа приедет на лошади к Новому году и забирает нас всех. Не то, чтобы только своих, и едем домой на Новый год. Ехали по реке. Где полынья, там было ветками уже отгорожено. Мальчишки, вот мой брат, сколько ему лет было - не интересно же так кататься на коньках, надо обязательно кругом полыньи. И Жорик Орлов в эту полынью упал и стал тонуть. А мой брат побежал к волости, там была лестница, чтобы на чердак ходить. Он схватил эту лестницу и притащил к полынье. И вот этого Жорика вытащил, спас. А это нашего крёстного сын. Вытащил, оделся и скорей на печку. Крёстный приходит, Жорика отец: «Здрасьте» - «Здрасьте». «Ну, где ваш спаситель?» - говорит. Папа: «Какой такой спаситель?» Что вот спас он сына крёстного (заметка в одной газете и в другой). И ему с Таллина дали медаль «За спасение». Он ездил её получал …

Летом июнь-июль портные уезжали куда-то на ярмарку в Эстонию. И они нас тогда отпускали домой. Мы с сестрой приезжала на лето на 2 месяца. У нас в волости был телефон. В Таллин или куда-то можно позвонить, если ты договоривши. А так только телеграммы ведь посылали или письма. А по телефону мы звонили, нисколько не платили. Кто платил — не знаю. Он стоял в большом таком помещении в волости, там писарь и секретарь. Если в Таллин послал, договорившись, то придешь и поговоришь.

Открытие памятника.

Всё Принаровье было, сам Лайдонер приезжал. Его встречали, у нас как раз через речонку мост. Этот мост был так из ёлок сделан, и цветы были. И он такую речь хорошо говорил. Как сейчас помню, что если вы будете богаты, и государство будет богато. Священник отслужил, а мы тогда пели песню «Спите орлы». А на памятнике, с одной стороны написано кто воевал из Криушских и кто погиб. С Нарвы скамейки наделаны и выкрашены, кругом памятника. И там цветы и мы все как-то. Это было между школой, волостью и народным домом, около самой-самой реки. Столько тогда народу было, большой праздник был. Я была там, приехала с Нарвы.

Пароходы - «Заря» ходила и «Победа», но «Победа» подороже. «Заря» хлопает, хлопает колёсами. Она до Сыренца ходила. Я в Сыренце часто бывала. Летом пароход ходил 1,5 часа - и дома. У нас большая пристань была, там 3 магазина, селёдку привозили, всё выложат там. Что была тогда мода или как сказать, если пароход идёт, он в Коссари гудки даёт, что он подъезжает. И если дома, что делаешь, надо сбегать на пристань, знакомым помахать рукой или чего-то пожелать. Верх и низ был на пароходе и, когда плохая погода, тогда низ. Какая-то разница была насколько-то центов, но не дорого. Наверно, внизу дешевле — не помню, только что разница какая-то в центах была. Другой раз в воскресенье охота домой. Утром приедешь, а в 4 часа вечером уже обратно домой едешь. Притом у мамы пироги напечены.

1940 - 1944 годы.

Как раз спектакль ставили в Князь село или Верхнее село. Мы ехали на пароходе, когда войска входили (1939 год?).

Потом мы на Кренгольме-то жили, столько этих танков, столько войска. Они пели всё «Катюшу» — это их песня. Они по деревням едут и всё поют. Собирали молодёжь и по деревни. Но было тревожно как-то. Всё незнакомое. Тогда только мы фуфайки узнали. Военные приехали с женами, а у нас своя мода. У них платья были всё длинные. Потом они здесь сразу в 3-4 дня нашу моду скорей переняли. У кого было 3 комнаты или как — подселяли и уже не спрашивали.

Арестовали дядю Ваню и тётю Лену (тесть и свекровь сестры). Это при советской власти. Сперва его арестовали, а потом её (Иван Терентьевич Мейцев приговорен 22.02.1941 г. к расстрелу за службу в армии Юденича). У них было 3 коровы, она пришла, корову подоила и с подойником в дверь вошла, и ей говорят: «Вы арестованы». Она сразу упала, молоко всё разлилось...

Брату тогда 15 лет было, когда война начиналась. Он жил у одних наверху. Мы внизу жили, а он наверху. Он приходит с повесткой и говорит: «Зоя, я записался в армию. Мы с Ваней Сорокиным записалися на войну». И такой довольный. Я маме сразу телеграмму дала в деревню. И мама ночью пришла пешочком. Их взяли, и в 1-ой школе, это на второй день. Уже были верёвки натянуты, близко к школе не пускали. Они там из окон машут, а нас близко не пускают. Их там 3 дня подержали, их там много набралося, и пустили домой. Когда уже пустили, тогда он, наверное, почувствовал и смотрю, он целую ночь не спал. Но все равно пошёл добровольно, и всю войну отслужил разведчиком. Ваня Сорокин погиб, а он пришёл. Он, как будто солдатом и не был 4 года на войне, и его взяли еще на 2 года в армию в Таллин, служить действительную службу. 6 лет всего отслужить надо было.

Как раз до войны я вышла замуж в 21 год. И через 2 месяца нас в Эстонию окопы копать. И вот я и полгода не была замужем. У нас уже была другая квартира, была обставлена хорошо. И когда я вернулася, а мужчин оставляли там на окопах. Нарву бомбили, а женщинам не сказали про это. Нас всех женщин отправили в Нарву. Я приехала и мне было не найти своего дома, где мы жили. Даже покойники еще лежали. Как я была на окопах, я так и осталась без квартиры. И тогда ушла в деревню. Всё было разбито, никто ничего не делал, никому ничего не надо было. Бомбили так - вот даже рельсы летели. Сколько детей убило в Липовой ямке. Рельсы туда летели, это так бомбили. И вот мой муж Бойцов Александр Никитич (он сам из Нарвы) ушёл на войну, я и не видала его (пропал без вести в ноябре 1944 г.). Он пришел домой, а я ушла в деревню. У сестры как раз ребёнок родился, и мы ушли и на руках понесли Ирку. И я так не видала его, как он на войну уходил. Он погиб под Великим Луками, мне потом уже пришло извещение. Меня в военкомат вызвали, и я получила. Это мой был мой первый муж.

В деревню мы пешочком шли и ребёнок на руках. Нас, наверное, человек 10-12 было и мы по очереди несли. Помимо самой реки Наровы мы шли. Когда с Нарвы с ребёнком-то пришли и как раз утром, когда мы встали, и немцы пришли. Но они у нас ничего плохо не сделали. Только курят гоняли, кур всё ловили по деревне. И они прошли ходом почему-то, не останавливались у нас. И плохого они ничего не сделали. Войну мы в деревне жили. А потом, когда уже русские стали наступать и немцы отступать, тогда как раз дорогу городили, и кто куда хотел.

Загривские рассказывали, что их гнали немцы. А у нас немцы не стояли, у нас стоял эстонский корпус. У них форма немецкая, а они все таллинские. И ведь наши девчонки гуляли с ними. И вот они спокойно уходили. Немцев у нас не было, так что мы не поехали куда отступать, а мы в свой лес отправились. Приехали в лес, папа смотрит, что чьи-то вещи лежат, кто-то есть. Мы остановились в лесу. У нас 2 коровы с собой были, овцы. И чтобы поближе к стогам, ведь кормить-то надо. Одну корову пришлось забить, потому что не будешь кормить 2 коровы, да еще лошадь была. Лошадь у папы взяли на войну в 41-м. А потом Мейцеровых арестовали отца с матерью, у них было 3 коровы и лошадь. Они были богатые. Так у них всё и осталося. У них был амбар всего. И теперь мы приехали туда в лес, расположилися. И сколько-то мы жили там. И всё ходили в свою деревню. Сперва она сожжена не была, её потом сожгли. И вдруг слышу, Господи, мат-перемат — русские солдаты идут. Если бы они нашли нас сразу в лесу, столько бы их не погибло бы. А потом, когда они нас-то нашли, и тогда стало легче. Сколько мы там отжили, вроде месяц. Спали - большое дерево, так всё обложено и было тепло. Притом у нас огоньчик был только днём, а вечером нельзя. Так по нам сколько раз били, что если кто закурит.

Пока мы были в лесу, нам охота посмотреть, что в КриушАх. Мы не знаем, было всё сожжено. Так русскими солдатами сожжено или немцами — этого мы не знаем. Целый костер, обгоревший уже. Батюшкина баня целиком стояла - это папа всё говорил. Но пока мы жили в лесу, уже мужики приготавливали, что в деревню, если придём, хотя бы баню построить. Хоть и не дом. У всех уже было так заготовлено, но не суждено было.

Как «Катюша» давала, так даже земля трясется, как на волнах. Мы стали русским мешать, и тогда нас отправили в Котлы. Опять всех с лесу собрали с лошадьми и отправили в Котлы.

Река стояла в то время, потому что кто хотел, тот уезжал на ту сторону. Папа даже туда свез несколько мешков муки. А потом смотрим, стали эти русские в немецкой форме. Потом власовцы пришли, все пьяные и стали одежду просить. А одежда-то уже вся. Вырыты были у папы ямы, всё не увезешь с собой, одежда была закопана. А потом откопали, и никто даже не тронул. И нас тогда вот отправили в Котлы…

Когда Нарву наши взяли, и эти немцы отступили, тогда я жила около эстонской церкви. Мы портные там жили. И как раз вечер был, и стучит кто-то к нам в дверь. А я с Леной жила, у нас еще потолка не было. Половина был потолок, половина — не было. Лена и говорит: «Зоя, какой-то солдат». Я говорю: «Ой, Лена, не пускай никакого солдата». А я лежала на кровати. Она говорит: «Какой-то солдат проситься к нам». Я говорю: «У меня никаких солдатов нету. Не пускай». Он через дверь кричит: «Зоинька, зачем ты не пускаешь». Это поезд остановивши здесь в Нарве, и брат прибежал, обнялися, и он побежал на поезд, сел и поехал дальше, к военным. Прибежал на пять минут только. Он знал, где я, что треугольники эти письма писали. Я ему всё время писала. Потом писала, когда Нарву взяли...

После войны

Но ведь потом была Нарова, у нас теперь море стало. Как раз до КриушЕй - Черная речка это море. И нам не разрешили строиться, а так бы все бы построились обратно в деревню. А ведь один дом только в Пустом Конце - и так всё и отжили. После войны начали уже что-то строить, у папы баня уже была сделана, брёвешки были приготовлены. И вдруг приказ — нельзя строиться. У некоторых так баньки были, у Ботвинских. А потом все уехали в Нарву. А так бы родители, конечно, построились бы. Молодёжь не стала бы. Мы всё время ездили туда к дому. Соберемся на несколько лодок и поедем, мы там и ночевали, и песни пели. Вот Ольге Семёновне подарок там делали, хрустальную вазу ей подарили. У нас 9 яблонь было. Была черная сморода, но почему-то плохо росла, красная сморода была. Яблоньки все были целы. И мы поедем, и около своего фундамента и поплачем, и потанцуем. Некоторые ездили свои поля, свои грядки делали - огороды. У нас в деревне у всех были лодки. Потом, когда приехали в Нарву, тогда у всех моторные стали. Тогда уж мы ездили в деревню в субботу-воскресенье.

Церковь у нас осталася целая. Сейчас у нас кладбище затопило. Но до этого кто хотел, многие, правда, перевозили. Только кто недавно умерший там сколько-то, не 5, не 10 лет. А увозили в Ивангород, хоронили. Церковь у нас целая была, и после войны сланцевские нашу церковь разобрали. Как говорят, не знаю, правда, или нет. Она горела, но её не взрывали. Если бы не затопили, то церковь была бы целая.

Второй муж Зарековкин Иван Иванович (про него можно прочитать у Рацевича, а здесь его собственная статья). Я и раньше была знакома с Ваней, он с Долгой Нивы. И тогда я вышла замуж за него. Тоже ранен был на войне...