Скамья, часть 3

 Автобиография

До войны я окончил 6 классов Скамейской школы. В 1945 году я поступил работать кочегаром парохода на Нарвскую пристань Чудского речного пароходства. Нас троих капитан Николай Заутин сыренецкий мужчина, механик Миллер и я из Нарвы послали в Скамью вытаскивать из воды затонувший пароход Заря из Втрои реки. Из Нарвы до Омута нас довезли на катере, а дальше катер не пошёл, он глубоко сидел, и мы шли пешком. В Скамью ещё прибыли десять моряков из Таллина.

Осенью 1944 года капитан парохода «Заря» Поляков П.В. оставил «Зарю» зимовать в реке Втроя. Зимой в «Зарю» попал один немецкий снаряд, и она затонула. «Зарю» мы вытащили на берег, дыру зачинили брезентом, досками и её отбуксировали в Тарту. Там её отремонтировали, и она ещё много лет перевозила пассажиров Нарва-Скамья.

В 1946 году я поступил в Кохтла-Ярвский сланцеперерабатывающий техникум. Основным преподавателем там был Александр Яковлевич Оберпаль. Его племянник был преподавателем в Скамейской школе. Хороший, знающий преподаватель. Жаль, что его в деревне Раюша в 1941 году расстреляли немцы.

После окончания техникума я работал начальником механического цеха на газовом заводе в Кохтла-Ярве и затем начальником механического цеха на ТЭЦ в городе Сланцы.

В 1954 г. я поступил в Ленинградский технологический институт целлюлозно-бумажной промышленности на энергетический факультет, который закончил с отличием. После окончания института работал мастером турбинного цеха на Прибалтийской ГРЭС.

25 ноября 1962 г. меня приняли в дневную аспирантуру на кафедру Тепловых электрических станций Московского энергетического институте. Тогда в дневную аспирантуру принимали до 35 лет и меня приняли в последний день возможного. Диссертацию я написал в срок за 3 года, защитил её, и меня приняли доцентом в Таллинский Политехнический институт. Там дали мне два года для написания докторской диссертации. Докторскую диссертацию я написал и ещё написал вторую часть книги В.Я. Рыжкин и А.М. Кузнецов «Анализ тепловых сетей мощных конденсационных блоков» «Энергия», Москва, 1972 г.

Написание двух больших научных трудов резко подорвало здоровье и на защиту докторской диссертации не хватило сил.

В 2013 году в издательстве «Новости теплоснабжения» в Москве вышла книга А.М. Кузнецов «Новая теория основ теплофикации», кроме того, я написал более 50 научных статей.

Кузнецов A.M. Моя родословная.

У меня был очень хороший отец: Кузнецов Михаил Николаевич.

Родился он 26 декабря 1890 г. в селе Скамья. Я не знаю ни одного случая, когда бы отец сказал неправду. Такие люди сейчас бывают очень редко. Отец всегда говорил правду и только правду. Несколько раз (раза 4 или 5) в различное время отец говорил мне следующую историю: «Однажды Громов пришёл в Максимихин дом, вызвал девку на переговоры в сени, дал ей 10 рублей золотой, она в сенях и забеременела». Максимихин дом стоял на берегу, где сейчас стоят бани Тарасовых и Михайловых напротив дома №7 по современной нумерации домов. Мне было интересно узнать, что же случилось дальше, и я в различное время спрашивал у отца различные вопросы.

- «Папа, а на ком женился Громов?»

- «Громов женился на проститутки из Петрограда», - ответил отец.

Тогда я обвинял Громова в неверности, но сейчас оправдываю его поступок. Ему были нужны связи с деловыми людьми Петрограда, и через свою законную жену он мог иметь такие связи. Она ведь знала многих петроградских мужчин и по профессии и по характеру. Без такой женитьбы Громов не стал бы Громовым. Сейчас ясно, это был Кондратий Леонтьевич Громов. Имя девушки, которую он вызвал в сени, я не знаю. Я назову её Верой. Она ведь поверила Громову и отдалась ему.

Вера родила мальчика, и его назвали Иван Богданович. Случилось это примерно в 1825 году.

- «Папа, а почему Богданович?» - спросил я.

- «Богом дан», - ответил отец.

Мальчик Ваня сын Веры освоил кузнечное дело, ковал различные детали для церкви, женился, имя жены Ивана Богдановича я не знаю. Я назову её Надеждой. Она ведь надеялась, что, выходя замуж за Ваню, у неё в жизни всё будет хорошо. У Ивана и Надежды родилось два мальчика Николай и Лаврентий. Николай это мой дед, родился в 1850 году.

В церкви висела большая икона высотой примерно 1 метр и шириной 0,5 м. Икона была светлая, возможно серебряная. На иконе было изображено Благовещение, как архангел Гавриил вручает деве Марии цветок. Отец говорил, что эту икону купил в подарок для церкви наши старики, т.е. Иван и Надежда. Эта фраза моего отца наводила меня на различные размышления и догадки.

Однажды я спросил у отца - «Папа, а кто строил кузницу?» - «Кузницу строили старики, а (плиту) белый камень привозили на лодьях из Пскова» - ответил отец.

Кузнеца была белокаменная и большая 8 на 8 метров квадрат в основании и высота стен 2 метра. На кузнице была очень высокая крыша и деревянная труба, чтобы дым из кузнеце выходил. В кузнеце было 2 горна и два наковальни, т.е. для работы сразу двух кузнецов. Николай работал активно, был женат, имел трёх дочерей и одного сына. Это мой отец. Лаврентий работал меньше и заработанные деньги сразу пропивал. Женат он не был. Похоронен на скамейском кладбище.

В 1892 году свирепствовала холера. Мой дедушка Николай заболел холерой, и его взяли в больницу. Больница находилась в деревне Курички. Это было одноэтажное кирпичное здание. В больницу взяли и мальчика Мишу. Ему тогда было 1,5 года. Его старшая сестра Анна, ей тогда было 20 лет, ночью через окошко унесла мальчика из больнице. Мальчик выздоровел и дожил до 91 года. Может он и не болел холерой. Больным холерой в больнице давали яд, и трупы хоронили на холерном кладбище. В могилу вниз сыпали извёстку, трупы сверху засыпали извёсткой, а потом землёю. Рядом с моим дедушкой было ещё три могилы людей из деревни Радовель. Я знал могилу дедушки и в детстве часто туда бегал босиком. Похоронено там было много людей.

Отец мой вырос, и его признали ратником второго разряда, так как он был один мужчина в большой женской семье. Шла первая ми­ровая война. Российская армия несла большие потери, и моего отца призвали в армию. Его определили в гвардейскую роту в Старый Петергоф. Там был нужен кузнец. Он ковал царских коней.

Однажды в 5 часов утра кричат по казарме - «Собирайся в Петроград, царя скидовать!». Отец говорил, «идёшь по Петрограду с винтовкой в шинели, а из чайной солдаты кричат - «товарищ заходи чайку попить с бараночками», а на следующий день и есть нечего». Армия была голодной и царь Николай II отрёкся от престола. Через полгода роту угнали на фронт. Тогда главой государства был Керенский. В казарме остались один кузнец мой отец и один фельдфебель.

Говорил мой отец: «26 октября утром я подскакиваю к фельдфебелю и спрашиваю - что происходит? Он отвечает: - Начинается гражданская война, брат брата начинают убивать. - А что же делать? - Если дом не далеко - тикай домой. Я на поезд и в Нарву. В два часа на Гдов шёл быстроходный пароход "Победа". Я вечером в Скамье дома был». Но для моего отца война не кончилась, война для него только началась.

Вскоре в Скамью пришли белые и моего отца забрали в армию Юденича. Солдаты армии Юденича были в английских ботинках и английских шинелях, остальное обмундирование было русское. Юденич думал, что он легко возьмёт Петроград.

Отец говорил: «Подошли к Петрограду. Вечером приказ окопаться. Утром на нас наступают красные матросы. Белые как залп дадут, так матросы все лежат. Так несколько атак. Но подошёл броневик, строчит из пулемёта - головы поднять не даёт. Близко к нам подойти не может. На дороге был мостик, и вчера вечером мы его разобрали. Пушек у нас не было. У командира роты была обойма пять бронебойных патронов. Он же выпустил, броневик сразу отошёл, но потом подошёл и снова строчит. И чувствую, что товарищ мой сосед стрелять перестал. Я его рукой потрогал, а он мёртвый. Мне стало страшно. Я зашёл за кирпичный дом. Там стояла белая лошадь черными яблоками - орловский рысак запряжённая в телегу с большой платформой. Офицеры говорят, придется отступать, и они прыгнул на телегу и я попал на телегу. Два - три километра лошадь бежала вскачь. Только остановились, а красные уже здесь. И что самое интересное матросы в бушлатах и босиком. Офицеры опять погнали лошадь».

- «Папа, а как же остальные?»

- «А кто как», ответил отец.

Армия Юденича отступила до Нарвы, а здесь распространился сыпной тиф. Люди умирали сотнями. Мой отец больной тифом добрался до деревни Яма.

Здесь одна женщина взяла его к себе и отпоила его клюквенным соком. Отец выздоровел и пришёл в Скамью. А в Скамье красные. Его арестовали и отправили судить в Новгород. Говорил мой отец: - «В Новгороде за столом сидели три полковника, статья расстрелять или оправдать. В Новгород из Скамьи запросили справку - богатый или бедный. Пришла справка - бедный и его отпустили».

Идёт мой отец по перрону Новгородского вокзала и его окликает песковицкий парень: «Михайла, ты куда?». Деревня Песковицы находилась в четырёх километрах от Скамьи.

- «В Скамью добираюсь», - ответил отец.

Парень говорит: «Под Псковом немцы фронт прорвали, нас гонят, туда. Садись в наш вагон, доедешь до Пскова, а там до Скамьи доберёшься». Отец доехал до Пскова, а там до Скамьи дошёл пешком.

Эстония отделилась от России и Скамья отошла к Эстонии. Песковицы остались в России. В Эстонии стали бесплатно менять старые фамилии на новые. Рекомендовалось русским брать эстонские фамилии. Мой отец в армии писался Леонтьев, решил, что зовут всё равно Кузнецом, и поменял фамилию на Кузнецова. Мой дед имел Фамилию Леонтьев, но называли его кузнецом.

Однажды мой отец сидел на сцене в Богоделке. Так назывался скамейский Дом культуры и играл на гармошке. Были танцы. К нему подошёл Сыренецкий парень и сказал: «Хочешь, я тебя с этой девушкой познакомлю?». Отец ответил: - «Хочу». После танцев отец пошёл провожать сыренецкую молодёжь до лодки. Так мой отец позна­комился с моей мамой. Отец мой женился на Лепиковой Татьяне в 1921 г. Моей матери тогда было 20 лет, отцу 30 лет. В 1922 году 2 августа у них родился сын Иван, а я родился 26 ноября 1927 года. Через полтора года у них родилась дочь Галя, а через две недели моя мать умерла от туберкулёза. Похоронена она в Сыренце.

У моего отца остались его мать, моя бабушка Доня, ей было 80 лет, родом она была из деревни Коколок. Моему брату было 7 лет, мне полтора года и сестре две недели. Отец скоренько женился на другой женщине и моей новой мамой стала Кузнецова Александра Романовна из деревне Заборовье. Сестра Галя, оставшись без матери, вскоре умерла. Похоронена она на Скамейском кладбище рядом с бабушкой Доней.

В начале восемнадцатого столетия в России формировались фамилии людей. Кондратий Леонтьевич взял фамилию Громов. Эта фамилия далее перешла Петру Кондратьевичу, Ивану Петровичу, Тамаре Петровне. Фамилия Леонтьев досталась Ивану Богдановичу, Николаю Ивановичу и Михаилу Николаевичу до 1921 года.

Мой дедушка Николай имел деревенское прозвище Кузнецов. Законная линия Кондратия Громова прекратилась на Тамаре Петровне. Тамара правнучка Кондратия. У Тамары не было детей. Она в возрасте вышла замуж за немца и уехала в Германию ещё до войны по призыву Гитлера.

Мoй отец тоже правнук Кондратия, но по незаконной линии. У Николая было три дочери Анна, Настя, Ольга и сын Михаил. Все сёстры моего отца вышли замуж и имели детей. У моего дедушки Николая было девять взрослых внуков. Я самый младший из них. Незаконная линия Кондратия продолжается. Его потомки есть в Тарту, Нарве, Петербурге и других городах.

Иван Богданович похоронен у церкви. У его могилы отец говорил мне - "Здесь похоронен мой дедушка. А где похоронены его бабушка и прапрабабушка отец не говорил. Остаётся только одно, что здесь с Иваном Богдановичем похоронены и его жена Надежда и его мать Вера.

Вера ведь моя прапрабабушка. Кондратий Леонтьевич это мой прапрадедушка. Он похоронен с восточной стороны церкви за Ильинским престолом, там очень низкое место.

Если бы мой отец был Громовым, то во время Гражданской войны его бы расстреляли.

Я бывал в большом доме Громовых, там жили две седые женщины, имена их я не знаю и не седая Тамара. Все они уехали в Германию. В маленьком Громовском доме я бывал много раз. Там жила Мария Васильевна Громова жена Василия Петровича. Детей у них не было. После войны Мария Васильевна жила в Киви-Йыли. А я живу в Москве с Кузнецовой Наталией Фёдоровной.

Скамья 2013 г.

История учителя Петра Платова.

Шёл 1919 год, Булак-Балахович ехал из Пскова в Скамью. В десяти километрах южнее Скамьи у деревни Рябое три мальчика пасли деревенское стадо коров. Булак-Балахович подъехал на лошади к ним. У одного мальчика был крестик на шеи, а у других не было. Булак-Балахович выхватил саблю и двух мальчиков, у которых не было крестиков отрубил головы. В деревни Вяжище у бабушки Абабкова Леонида Петровича Булак-Балахович заночевал. Он пил чай из трёхведёрного самовара, а его денщик отмывал саблю от крови. На следующий день Булак-Балахович поехал в Скамью. Собрали народ у церкви. Булак-Балахович забрался на бетонную стену укрепления и стал говорить: «У вас в Скамье много сапожников. Я привезу вам кожи, и вы будите шить поршни. Наши славные солдаты обуты в тяжёлые английские ботинки, они красноармейцев догнать не могут, так как красноармейцы босиком. Когда белые будут обуты в поршни, они догонят красных и уничтожат их, а вы за работу получите хорошую зарплату. Кожи конечно не привезли. Если у вас в Скамье есть коммунисты скажите, мы сейчас их повесим». Кто-то из толпы крикнул - «Вот учитель Платов». Платова схватили, скрутили и заперли в баню.

Булак-Балахович ночевал в Большом Громовском доме. Мужчин Громовых уже не было живых.

Утром в 5 часов пароход Заря уходил из Скамьи в Нарву. Платова повезли в Скарятину чтобы там его повесить. Платов выкрикнул: «Всех не перевешайте, нас много!». Кто-то подсказал жене Платова, «Иди к Балаховичу и проси у него помилования». Жена прибежала в громовский дом и упала перед Балаховичем на колени. Балахович написал записку. "Платова вешать нельзя, отдать его жене". Жена Анна Платова успела, там уже делали виселицу. Прочитав записку Балаховича, Платова отпустили. Они благополучно дошли до Скамьи до своего дома. Учителем в школу Платова больше не назначали.

Беда для Платовых пришла в 1941 году. Немцы пришли в Скамью через месяц после начала войны и в тот же день вечером сожгли Сыренец. Сгорело более сотни домов. Люди из Сыренца и Скамьи ушли в лес по сараям. Платовы ушли во Втрою. Второго августа в Илью Платов с женой утром в 5 часов пришли к своему дому с косами косить сено, Здесь стоял немецкий часовой с винтовкой. Он решил, что это партизаны идут его убивать косами, и выстрелил Платову в грудь в сердце.

Жена бросила косу и побежала обратно. Немецкий солдат побежал за ней и сделал, ей несколько выстрелов в спину пока она не упала. Ненцы сообщили местным жителям, чтобы они убрали трупы. Платовых. Мужчины, в том числе и мой отец, перенесли трупы на кладбище и похоронили их там.

После войны Поляковы могилу Платовых выложили белым кирпичом, установили железный крест и табличку кто здесь захоронен. Эта могила в порядке, находится она на расстоянии 20 метров севернее взорванной кирпичной Часовни.

Как говорил мой отец.

1. Когда в реке шла рыба, то с сеж кричали: «лодки, лодки подавай». Рыбу ловили тоннами.

2. Как хоронили Громова. За церковью место низкое. Сделали де­ревянный сруб, низ и бока засмолили, поставили гроб, накрыли сруб брёвнами и тоже засмолили. Затем засыпали верх привозным песком.

3. Черти в кузнице.

Стали ходить слухи, почему Иван Петрович Громов такой богатый, он продался чертям. Однажды в 12 часов ночи черти разбудили Кузнецова Николая Ивановича и говорят: «Иди в кузнецу и подкуй нашего коня». С чертями спорить не будешь. Оделся и пошёл. Темно, зажег фонарь, всё равно темно. Сделал подкову, темно. Ну, надо гвоздями подкову к копыту прибивать. Гвоздь установил не точно, ударил молотком и гвоздь пошёл в мясо копыта. Конь как закричит человеческим голосом, а голос-то Ивана Петровича Громова. Значит, Громов продался чертям, и они по ночам зимой на нём катаются.

Вызвали моего деда к Громову. Иван Петрович говорит: «Мне известно стало, ты говоришь нехорошую историю».  «Нет, такого я никогда не говорил», - сказал мой дедушка. «Вот тебе, Николай Иванович, золотой 10 рублей и говори всем, что такого события не было».

4. Когда строили пристань, Громов только кричал: «Сыпьте цемента больше». Пристань получилась крепкой. В школьную пристань, что была прямой линией от Громовской до Любомудровской пристани, цемента положили мало, и её размыло водой и волнами.

5. У Громовых ружья были хорошие, лодки хорошие. Осенью братья Громовы уток били много. Едут они вдоль пристани, уток полная лодка. Мальчишки бегут вдоль пристани и кричат: «Иван Петрович, Василий Петрович дайте уточку». И они уток прямо кидают на пристань. Схватишь утку и с радостью бежишь домой. Представляю радость моего отца, а ему тогда было 9 или 10 лет.

6. Моему отцу было лет 16 - 17. Он начал работать в кузнице. Его пригласили к Громову, и тот сказал: «Вот тебе золотой 10 руб., поезжай в Нарву, купи угля, железа и начинай работать». Я так и встал на ноги.

7. Однажды отец привёз из Нарвы два мешка каменного угля. Погру­зил их в лодку и поехал домой. Дул сильный ветер из озера. Течение воды было очень сильное. У угла Громовской пристани, где сейчас стоит ангел, выгрести лодку он не мог. Пришлось лодку вернуть во Втрою реку, а утром когда ветер стал тише довести уголь до дома на лодке и далее в кузницу на тележке.

В селе Скамья жили Поляковы. Дом их стоял у самого берега двух рек Наровы и Втрои. В семье Поляковых было два мальчика старший Павел и младший Василий. Василий родился в 1908 году. Однажды бабушка сшила новые рубашки с карманами на боках двум мальчикам. Громовский сад был огорожен деревянными досками высотой 2 метра. Мальчики обнаружили, что одна доска снизу не держалась, отодвинули её и залезли в сад. Там они наложили яблоки полные боковые карманы в новых рубашках. Вдруг сторож Карл Латт заметил их. Старший Павел яблоки из карманов выбросил и проскочил сквозь дыру в заборе. Младший Василий с яблоками в карманах застрял в дырке забора. Сторож Карл схватил его за штаны и привёл к Поляковым. Мать поругала мальчиков, и всё обошлось благополучно.

Поляков Василий Владимирович после войны рассказывал мне. Громов нанял рабочих пилить лес. Зарплата 1 рубль в день. Пришло время платить зарплату. Громов говорит рабочим: «У меня в Скамье в погребе крысы на целый пароход железа съели, я потерпел большие убытки и могу заплатить вам только по 70 копеек». Рабочие посоветовались и сказали: «Раз случилось такое несчастье, мы согласны по 70 копеек». Вот так.

Дамбы 

Загадка: Что есть у человека и у некоторых рек? Это губа. То место где река вытекает из озера. В губе реки Нарова с Сыренецкой стороны построено три дамбы.

№1 - длиной 300 метров,

№2 - длиной 400 метров,

№3 - длиной 500 метров,

№4 - со Скамейской стороны построена одна дамба длиной 1,5 км (см. план).

№5 - дорожка на Скамейскую дамбу,

№6 - деревня Куричек,

№7 - село Скамья от Куричка до реки Втроя,

№8 - Скамейская церковь,

№9 - река Втроя,

№10 - Сыренецкая башня, так её называли местные жители,

№11 - Сыренецкая церковь,

№12 - дома села Сыренец, их было примерно 250,

№13 - губа, никогда не замерзает,

№14 – место, где утонул Пётр Шаляпин из Переволока,

№15 – место, где чуть не утонул Кузнецов A.M.,

№16 - деревня Подкустовье.

Когда строились Сыренецкие дамбы (молы) в моей памяти нет, а как строились Скамейские дамбы, я всё хорошо помню. Часами я просиживая на берегу реки и наблюдал за пароходами, баржами и камнеподъёмницей и другой техникой, а когда по реке шёл бензиновый катер «Смелый» (Helju) я бежал по берегу и мне нравилось нюхать бензин. Всеми работами руководили техник Рузолеп и инженер Тильсон. Мне очень хотелось стать техником и инженером. Я думал, что выучу всю математику, физику, химию, русский и эстонский языки. Но позднее я убедился, что один человек всё выучить не может.

После войны в Скамью первыми переехали жить из Эстонии Кузнецовы отец, мать и я. В Куричек переехал Александр Камбис. Однажды мой отец и Камбис зимой собрались ехать на лошадях в Мустве на ярмарку. Вместе с ними поехал и Пётр Шаляпин из Переволока, у него лошади не было. В один день они доехали от Скамьи до Мустве, второй были на ярмарке, а на третий возвращались. Впереди ехал мой отец, а за ним Камбис. Подъезжая к Сыренцу, Шаляпин говорит моему отцу: «Я тяжёлый, твой конь устал, я пересяду к Камбису». Мой отец благополучно доехал до дома. Утром отцу пошёл в Куричек узнать, как они доехали и узнал следующее. Вечер был очень тёмный и Камбис не заметил, как они подъехали близко к Скамейскому молу. Там никогда не замерзает и конь провалился сквозь лёд. Они попробовали вытаскивать коня из воды, но не под силу. Камбис сказал: «Пусть конь тонит, пошли домой». Они прошли метров 100, и Шаляпин говорит: «Неужели мы вдвоём коня не вытащим, давай вернёмся». Вернулись и вот беда, Шаляпин тяжёлый и он провалился сквозь лёд. Камбис пытался вытащить Шаляпина за воротник, но воротник оторвался, Камбис вытащить Шаляпина не смог и ушёл домой. Утром, когда было уже светло мой отец и Камбис пошли к месту трагедии. Лошади там уже не было, она погрузилась в воду и потонула уплыла мертвая вниз по реке. Шаляпин был жирный, он плавал в верхнем слое воды, но мёртвый. Его вытащили и отвезли в Переволок.

На месте 15 со мной случилась следующая история. Учился я в Кохтла-Ярвском техникуме. Попутным транспортом я добрался до Сыренца. Было 10 часов вечера. Был сильный мороз. Посмотрел я на реку - плывёт сплошной лёд. Переехать через реку при таком ледоходе невозможно. В домах уже нет огней. Переночевать зайти не к кому. И я решил пойти кругом губы домой в Скамью. При таком сильном морозе губа уже встала. Между вторым и третьим молами я спустился на лёд. Перешёл через третий мол у его конца и оказался перед озером, Ночь была очень тёмная» Вода чёрная, где лёд, где вода границы не видно. Я сделал несколько шагов и провалился левой ногой в воду выше колена. Что делать? Я посмотрел в сторону Сыренца. Всё черно. Идти ночевать в Сыренец мокрому будить чужих людей нехорошо, и я решил пойти домой в Скамью. Я отошёл вдоль мола к Сыренецкому сосняку метров 200. Взял направление на деревню Подкустовье и пошёл, стараясь не попасть в губу. Пройдя километра два по первому скользкому льду, я почувствовал, что вышел к русскому берегу у Подкустовской мельниц. До дома мне было 3 км, и я пошёл вдоль берега. Когда отец и мать меня стали раздевать, то мать закричала: «Ай, он в реке был!».

В этот день утром случилась в губе следующая история. Два брата Мурманы из деревни Ременник стали переводить лошадь из Куричка в Сыренец. Лошадь провалилась сквозь лёд, и они не могли её спасти.

Случилось в Гражданскую вот что. Два мужика с этих русских деревень Ивошкино или Песковицы идут по деревне, идут с винтовками, с красными повязками, красные комиссары. Говорят моему отцу: «Михайла, ставь самовар мы к тебе зайдем чайку попить. Мы сейчас пройдем туда вниз по деревне, посмотрим всё ли там спокойно». И вот они дошли до дома Г-ов. (фамилия скрыта по просьбе родственников), там их встретили несколько мужиков. Во главе этих мужиков был Г-ов. Винтовки от них отобрали. Этих русских мужиков посадили в лодку перевели в Сыренец, и у стенки кладбища расстреляли (а непосредственно сам Г-в добил шашкой). За что? Г-ов белый, а эти красные. И там значит висела табличка (висит и сейчас на стене кладбища): «На этом месте белогвардейцы расстреляли двух красных комиссаров». Когда в 40-м году сюда пришли советские, Г-ова в числе первых арестовали. И где-то, наверное, в Таллине расстрелян. Других мужиков может быть уже не стало, а может они жили в другом месте. В общем, кто был кроме Г-ова, я не знаю. Знаю только, что отец самовар-то поставил, а их оттуда не дождался. Знаю только еще, что у Г-ва был сын Иван, он был двух метрового роста. Считался немного с приветом. Если он где-то идёт и перед ним метровый, так сказать, забор, он этот забор перешагивает. Ему интересно было перешагнуть его. Он вероятно на войне погиб, в общем не знаю его судьбу. Было у него две дочери. Одна была очень красивая, она вышла замуж за сыренецкого ...

Отец был последним старостой в церкви. Церковь немцы взорвали, сожгли. Когда немцы сожгли церковь, ни одна могила не пострадала. Когда немцы взорвали, ни одна могила не пострадала. Нашелся потом в Скамье человек, молодой, который разрыл все громовские могилы, золото всё искал. Золото он там, конечно, не нашёл, но могилы все оказались разрытые. На скамейском кладбище похоронено 5 мужиков громовских и 4 женщины. Почему женщин меньше? Потому что 3 женщины уже после смерти своих мужей уехали в Германию.

Тут есть еще холерное кладбище. На этом холерном кладбище похоронен мой дед. Отец здесь похоронен, а дед - там. Дед умер от холеры, когда ему было 42 года. Заподозрили деда в холере и забрали в больницу. А как отец говорил, там больным холерой давали яд. И увезли на холерное кладбище. Однажды утром, отец говорит: «Иван, Анатолий, давайте к кузнице, там есть железо, есть угли, сейчас холодно зима, пойдем в кузницу, сделаем деду большой хороший крест. И поставим его на холерном кладбище». Так вот эту дедушки могилу тоже кто-то разрыл, кто-то тоже искал золото. Кто - не знаю. Мне пришлось крест этот ремонтировать и установить заново. И на этом холерном кладбище там стоит один крест и написано Кузнецов Николай Иванович. На самом деле фамилия его была другая, я еще в то время не знал. Там на этом холерном кладбище похоронен человек то ли 17, то ли 20, в общем такого порядка. Там есть люди из Переволока - кто не знаю. Есть несколько людей из Радовлей. Из Радовлей там было похоронено три человека, прямо рядом с моим дедом. Из Радовлей сюда приезжали, ставили такую вот такую из жердей оградку, сажали цветы (согласно метрик там похоронены из Омута 1 умерший от холеры, из Кондушей - 2, Скамья - 2, из них последним умер 5.08.1894 г. Гдовский мещанин Николай Иоаннов Лаврентьев - дед Кузнецова. Хотя там могли захоронить и те 12 человек, которые указаны в метриках погоста Ольгина Креста. Из Радовелей не было никого). И я значит смотрел чего происходит. Могилу я деда точно знал, стояла старая берёза и верхушка её была сухая. Вот смотрю берёза верхушка без веток, значит прямым путём туда…

13 лет мне было, когда в Скамью пришли немцы. А когда пришли немцы Ивана Любомудрова один немец застрелить хотел. Меня в лесу отец с матерью спрятали, я немцев увидел там раньше, чем они здесь. Немцы там обходили. А с Иваном случилась такая вещь. Он значит у своего дома, на берегу большой каменный сарай, от туда значит пули не летят. Он и другие пацаны за сараем, интересно, а сарай от пуль защищает. И тут значит немец, который тоже от этих пуль защищается, снял с него шапку, а у Ваньки волос нет. «А, ты советский солдат!» Стриженный - значит советский солдат, а он был длинный. И на него: «Сейчас застрелю!». Он плакать, тут другие пацаны, не-не, он не солдат, позвали попа. Поп по-немецки объяснил, что этот вот с этого дома значит, Геннадия Любомудрова сын. Было вот такое дело.

… Кричат: «Вот там по дороге идет автомобиль, сейчас он придет в деревню и тебя задавит». Ну, автомобиль там поурчал-поурчал и до деревни не дошел. В газете было написано: «Автопробег от Нарвы до Скамьи по бездорожью», значит где-то пробрались, где-то не пробрались. Ну в общем не доехали. Тут был мостик, такой небольшой мостик. Правда мостик был интересный. Интересный тем, что мостик проходил через канаву, а в канаву заходили иной раз щуки. И было их полно этих щук, после нереста. Вооот такие щурята, у края дороги стоят вот так. Сбегаешь домой, схватишь вилку. Вот только вот нацелишься — ускочит. Щурята вот так стояли по канавам...

В Сыренце произошел случай. Здесь немцы готовили оборону. Гитлер, проиграв Курскую битву решил, что наступление не получилось. И он будет защищать завоеванное и граница между Германией и Россией пройдет — Нарова, Чудское озеро, река Великая, Валдайская возвышенность (с неё берет начало Днепр), и по Днепру к Черному морю. В общем почти сплошная водная граница. И немцы начали готовить в Сыренце оборону. В Сыренце был немецкий отряд. Было там человек 100 или 200 немцев, которые рыли окопы. И эти немцы были вот какие солдаты, которые отказались идти в атаку. Они были как изменники Родины. Утром в 8 они выходили на работу, по немецкому расписанию. В 5 часов работу они заканчивали, как по расписанию. И в 5 часов их загоняли в озеро, в озеро мокнуть, вот по шею в воду. Строили оборону летом, начали и вот зима, снег. Идут мокрые немцы замороженные с озера. В Сыренце, где башня пониже была эстонская казарма. Эстонская в каком смысле, там жили эстонские солдаты. И там жили эти немцы. Эстонские солдаты жили при Эстонии. Вот скажем сижу здесь дома на улице, а вечером в 9 часов здоровый мужской хор поёт: «Mu isamaa, mu õnn ja rõõm. Kui kaunis oled sa ...» (начало эстонского гимна - Моя Родина, моё счастье и радость. Как ты красива ...). Человек 100 так поют. А потом там жили немцы и был такой случай. Одна женщина сунула солдату перчатки связанные, рукавицы, ну варежки сунула. Немецкий конвоир, офицер это увидел, оставил всех: «Hait”. Повернул их всех лицом к этой женщине, подошел посмотрел у кого перчатки эти в руках — а, ну 2 шага вперед. Этот стоит перед этой женщиной. Выхватил он пистолет и застрелил этого. Прям у ног этой женщины он и упал. Повернул обратно и пошли дальше. Там немцы построили железобетонные укрепления, что в надежде они здесь задержатся навечно. В Ахтме немцы строили завод по переработки сланцев на бензин. И там построили и ТЭЦ, по проекту всё было зарыто кучей земли и только из земли торчит одна труба - это за тем, чтобы её не разбомбили. И завод был приготовлен, почти весь был сделан и ТЭЦ немцы почти всю сделали. Её после войны советские пустили, а завод разобрали куда-то. Там были железобетонные балки, стояли электродвигатели на этом заводе. Вот-вот пустят. …

Лет 200 ей, этой стене кузнецы. Она на известки, а вот здесь цементом обмазано, вот сюда во время войны попал снаряд. Мы года три здесь жили после войны. На берегу лежал целый воз противотанковых мин, а в реке лежала бомба …

«Две судьбы».

На бе­регу реки Нарова жил Тимофей Прусаков (на этой фотографии он сидит с тросточкой), напротив дома №9 по современной нумерации домов в Скамье. Прусакова дом был большой и в нём в 1943 г. жили примерно 30 власовцев. Когда в 1944 году людей из Скамьи выселяли в Эстонию Тимофей со своей женой добрался до Олешницы (Алайые). Но немцы гнали беженцев дальше в Посад Чёрный (Муствеэ). Тимофеи категорически заявил: «Не пойду, пусть меня везут немцы». И немцы подогнали грузовую крытую машину: «Садись дедушка». Дедушка со своей женой залез в машину. Немцы закрыли дверь и поехали в сторону Новой деревне (Уускюла). Проехав 1 км немцы остановились, открыли дверь и из машины выбросили на край дороги два трупа. Эта машина была газовая душегубка. В Новой деревни немцы сказали жителям, что там у дороги лежат два трупа - зако­пайте их.

В Сыренце (Васкнарва) на берегу Чудского озера жил старенький Александр Шутов. Его звали Саша Шут. Он так же добрался со сво­ей женой до Олешницы. Немецкий врач спрашивает у него: «Что болит, дедушка?» - «Ничего не болит и моя жена совершенно здорова». Отвечал Шутов, сообразил. Немцы их довезли до Муствеэ. Там уже другой немецкий врач спрашивает: «Что болит, дедушка?» Алек­сандр Шутов так же отвечает: «Ничего не болит». Так Шутова Александра довезли до Германии. Там определили его работать на ферму по откормке свиней кочегаром, варить картошку. «Ну, здесь-то я не пропаду», - подумал Шутов. Однажды он вышел из кочегарки на улицу. Мимо проезжал на трёхколёсном мотоцикле немецкий полицейский. Он заметил русского человека, остановился и хотел усадить его в люльку мотоцикла. Александр подумал: «Дела плохие», но сообразил, выставил грудь, ткнул в неё пальцем. Сказал: «Эстланд» - «А, Эстланд, гут, гут», сказал немец и уехал.

После войны Александр со своей женой возвратились в Сыренец. Построил маленький домик на берегу озера. Стали они жить поживать и добра наживать.