Скарятина гора, часть 2

Папа — Ульян Павлович 1902-го года. Папа мой только родился, ему 3 месяца было и мать умерла. Её Ольга звали. Как в деревне будет мужчина с 3-месячным ребенком, ему надо было срочно женится как-то. Маленький ребёнок, а ведь и на полях надо работать. И он женился быстро на Анне. И вот папу в корзину и под кровать, а сами на поле работать. Вот он плачет, плачет, пока уже устанет и уснет. Вот такое ему детство было. У новой жены родилась дочка, потом сын родился. И кому там нужен чужой ребёнок? Папин отец Павел умер, когда папе было 7 лет. И вот он в 7 лет сидел и плакал около амбара: «Как я теперь жить буду?». Что матери нет и отец умер. Он в армию пошел, говорит: «Отпускают на выходные, а я не иду — ну, кому я там нужен, мачехи-то». Бывают мачехи ничего, но эта бабка была огонь. Ей было 96 лет, как она умерла.

Потом женился, взял со Степановщины мою маму. Дом был у нас пополам. С одной стороны мачеха жила, а с другой мы. И участок был пополам. У нас было 7 яблонь, а у них только одна яблоня. Вроде у нас побольше было, чем у мачехи. У папиных братьев фамилия тоже Басовы, только они в другом конце деревни жили. И он был сапожник. Он был старше, и успел выучиться, а у папы только 3 класса церковно-приходской школы… Папин брат шил обувь, а когда сапоги готовы потом выпивали. А мы сзади, нам там тоже отрежут кусочек колбасы или чего … Папа измерял воду, уровень воды в реке, и за это получал денежки. И каждый месяц он посылал сведения в Таллин и Нарву. Потому что от Таллина ходил пароход, а в Нарве была Кренгольмская мануфактура. Козелок был (мостик) и там рядом была вбита свая. У папы была такая большая рейка метра полтора с делениями. И вот на эту сваю рейку ставил и замечал. А свая сверху металлическая, от земли на дне так чуть видно. Это около козелка этого. … После войны мамин брат, это с соседней деревни со Степановщины приходил, он тогда мерял воду. Мы жили до войны и у нас волков не было, а потом после – появились. И вот 3 или 4 волка маминого брата загнали. Был наш дом и рядом волостное управление. И в нём был архив с таких больших камней сделан. Все дома сожгли, все строения, а один угол архива остался прям такой высокий. И вот волки загнали его наверх этого архива. Вот он на этот-то фундамент полез, патронаж сразу же оборвался, и он с ружьем стоит там. И он с ружьём с одним патроном наверху стоял, а они вокруг ходят. Лезут, огрызаются, он прикладом. Не знаю сколько они его мучали, потом он выстрелил и одного подстрелили. И вот эти волки, один провожал в лес этого раненного, а два или один дежурили около дяди. И вот так менялись. Вот придет, а эти уходят. Так они его в лес увели. А потом немножко отошли, он спрыгнул и взял патронташ. И вот он потом очень боялся ходить туда. … На участке: рожь, пшеницу, картошку сажали, потом овёс — это не каждый год. Лён тоже не каждый год. Потом папа с мамой выкорчевали лес, пни вытащили. Мы еще на этих пнях играли. И разделали себе поле, вот как дорога, так лес и там было выкорчевано и гречка посажена. Вот откуда папа взял гречку – не знаю. До чего красивое было поле! Гречка цветет бело-розовым цветом. Вот какие там зерна — не могу припомнить, но она не высокая ростом, как овёс. Темно-бордовый стебель и вот когда цветёт – бело-розовое поле. Участок так посредине всего огромного поля. Это в деревне у нас у одних была гречка.

Участки порядочные, клевер красный был. Мы бегали еще прятаться, вот такой высокий был, в прятки играли …

Когда я была маленькая у нас лошадь была, Юкку звали. А потом она была уже старая, и её продали на мясо. Я очень плакала, что мне было жалко её. Потом лошади не было. А корова была, поросёнок был, 4 овцы были и куры. И кот в добавок.

Потом папа еще работал на «Багорке». Это каждое лето, кого брали, кого не брали, а его всегда. И потом маминого папу брали, дедушку, потому что он с большим юмором был. И вот говорили, кого надо взять, кого нельзя взять, а Герасима надо взять обязательно ... Маму звали Анастасия Герасимовна, она 3-го года 21 апреля. Её родители были Герасим из Степановщины. А мою бабушку звали Елена. Мамина сестра – тётя Нюша. Их сестер много было: Маня, Мария, Катя, Ульянка и братьев было много у её. У папы был брат Александр, у него дочки Раиса, Лиза и сын Саша. Потом он в Россию как-то уехал. … Я дружила с Ангелиной Гусевой. Помню она мне говорит: «Ты самая лучшая девочка в деревне!». А мне так было приятно, что похвалила подруга. У нас шляпки одинаковые были. Только одна была такого морковного цвета, а вторая – светло-зелёная. Сарафанчики одинаковые, здесь шнуровка была у нас, листиками красная, красный фон. И мы дружили очень. Вот сидим у забора с ней и считаем у кого сколько лифчиков, раньше это чулки носили, сколько трусиков. Ну, трусики не называли, тогда штаны, сколько платьев. Хвастались одна перед одной. Сколько у меня, а сколько у неё. Вот помню сидели и считали.

Мы и тонули вместе. Зимою, только начались морозы. Еще снега не было. Забереги — края начинают замерзать, и лёд прозрачный-прозрачный. Там внизу трава и там мелко. Давай попробуем! Мы за руки с Ангелиной взялись: раз-два-три и прыг. А лёд так и качается.. А потом, как прыгнули и по уши. А Манефка, та была похитрее. Она стоит и смотрит со стороны. Зато она нас с палкой вытаскивала, дала нам палку, и мы выползали оттуда. А это мороз на улице, сначала пошли к бане сохнуть. У нас раньше пальто было с ватой. Вата-то намокла. Вот стоим сохнем, а здесь уже сосульки начинают, капают. Тогда пошли к нам на крыльцо. Мама: «А, ну домой быстрей!». Заявилися в коридор. Мама как схватила, там веревка была так намотана, и меня веревкой потчевать. А тогда уже переодели и на печку обогреваться ...

Собирали фантики к Новому году, резали брюкву, заворачивали её и украшали. А у нас всегда папа к Новому году в город ездил, шарики привезет игрушечные, елочные и шоколадные яички. Мне в школу был куплен такой не портфель, а такой ширины, как коробочка и сверху крышечка так закрывалась (пенал?). Все с шитыми ходили, а у меня был такой. Папа раз лежал в больнице с ногам перед Новым годом. И приехал, привез целую коробку таких елочных игрушек. У всех отдельные были, а тут такой набор. И по очереди мы ходили по домам, на ёлку ходили. У всех игрушки из бумажек, а у меня игрушки были у папы накуплены. И потом, когда к нам приходили гости, у мамы уже наварены кисель из ягод, потом печенье напечёно. И после гулянки наши угощали, а потом у папы было сделан из фанеры такой мужичок. Был вырезан такой огурчик, две ноги, руки и головка. Всё это насквозь проткнуто и по узлу так, чтоб он мог рукам-ногам махать. И вот протянута верёвочка такая бельевая меж ёлки, меж веток, и он сидит и там подяргивает. А мужик этот рукам-ногам машет повыше на ёлке. Дети все смеются, так весело было. Такие дела были … А как мы играли: ржавый гвоздь, патрон и вот так начнем его ржавым. А потом кусок глины и листом от хрена привяжем. А потом помню на яблони сидели у нас за двором. Придумали, в бани уголь взяли, доску взяли, нарисовали гитару или балалайку, что-то такое. Поставили прутик как-то, лист лопуха — это были ноты. Сидели, дрынькали на гитаре, играли и смотрели на ноты … Мы с Ангелиной гуляли, а с сзади Аня увязалась. А я и говорю, свяжем ей ноги травой. Мы так и сделали. Мама твоя (Ангелины) пришла: «Таисишка, а зачем вы Ане ноги связали-то?» А зачем она сзади увязалась, мешала нам … Мы с мамой и еще какие-то женщины на ту сторону реки поехали за черникой. А сколько мне лет там было, но было ведерочко маленькое. Вот так намажем всё, чтобы, когда через реку едем и все бы видели, что мы ходили в лес за ягодами. Всю намазала. Через реку паром ходил. Нарова – такой простор! … Мы в Нарву уехали, как советская власть пришла. Тогда все поехали, не хотели эти колхозы-совхозы. У нас жили все так, что свои поля были и сами обрабатывали. Вот картошку копаем, соседи придут помогут. Они копают, мы идём туда, так сообща работали. Ну, вот уехали Басовы другой брат, и Кушачкины, и много других.

Папа работал на Суконной фабрике. Мама тоже работала, с ткацкого шла лента с сукном. Где такие узелочки, они пинцетом вынимали. А я ходила их встречать к проходной. И там был магазин и очень вкусные шоколадные конфеты «Пушка». Такие ароматные были. Вот я ходила их встречать всё время.

Мы жили в Нарве в частном доме. Вот железный (железнодорожный) вокзал и мост железный проходил, то вот у этого моста мы и жили. И вот когда забирали людей, раскулачивали, то везли мимо нас. Вот эти окна в телячьих вагонах, у них руки высунуты, и там всё махали. И это мимо нашего дома.

Раиса жила на Вестервальской, и помню, мы пошли с ней в театр и встретили учителя Фёдора Карповича. Что-то Голубое и розовое было про гимназистов. Вот мы отправившись были с ней.

Я дружила там с Князевой Ниной младшей, мы жили рядом. Они тоже на квартире жили. Помню дешевый сахар покупали, такие глыбы были сахара. Уже наедимся, он дешевый был, тогда в столбы бросались вот им этим сахаром.

Текуша (Текуса) — это бабы Анна дочка, моя крестная. Она умерла еще девицей. Но она меня крестила. И когда она умирала, велела меня принесть к ней, посадила к себе на грудь и сказала: «Крестной будешь называть Антонину». Вот она крестной мне стала …

Перед войной только мы выплатили за кабинетную машинку Зингеровскую. Как теперь маршрутки ходят, такой был автобус небольшой. Заключили договор, дали нам машинку и каждый месяц по сколько-то должны платить. Они сами ездили и собирали …

Я хорошо помню, что я ходила к Басовой, а там Лида уже девица. И вот с Загривья, отовсюду приходили к ней девочки. И вот они красной бумагой щеки накрасят. Губы накрасят. Потом такой кот был, вот под задницей потрут, попудрятся, вот так. И ходила, конечно, в народный дом на танцах там. Нам нельзя было, но я за спиной родителей сидела. Буфет помню был там …

Я помню, что мы на кладбище ходили. Мох собирали и курили девчонки. Ну там и мальчишки были …

У нас была куплена мебель хорошая, красного дерева. Немцы почувствовали, что скоро война, и они стали распродавать по дешевки и уезжать в Германию. И вот у нас был диван, такая спинка и всё розы с листиками красного дерева. Было 6 стульев с пружиной и спинка мягкая и тоже розами. И было большое зеркало и комод. Когда возвращались в деревню, то к пароходу прицепили лодку и обратно прикатили. А в нашем доме, пока нес не было, был агроном, но не жил, а работал. Вот я вспоминаю что, наверно, мы вернулись, когда еще русские были. Или я что-то путаю …

Я помню, что на Пасху мы ходили в церковь, на мне был завязан белый шелковый шарф. И что лестница стояла высокая-высокая. Это вход, вот так в церковь, а рядом лестница стояла. На этой лестнице люстру зажигали, тогда это были свечи. Помню, как ходили на звонницу в Пасху

А потом еще помню, что мы были в церкви и была еще мамина сестра. А рядом же старая церковь была открыта (придел?). И вдруг там что-то обрушилось и пыль оттуда. Это я маленькая помню. Там службы уже не было …

Деревня

С южной стороны от мельницы 2 дома, потом 3-я – это была молочная ферма. Вот первый дом со стороны Коколка Поливалова Андрея, худенький такой домишка.

Поткины жили, но они не местные, они потом в волостном управлении жили. И у них не было никакого хозяйства, не занимались.С нами рядом было рядом волостное управление. Потом к лесу прогон, там школа и вот тогда напротив жили Гусевы, и дальше за лес было Заборовье. У нас берег был такой средний, а высокий – там, где паром. Вот уже за два дома от нас, там вообще отлогий был берег. Река казалась с деревни дальше ... Прогон, за ним молочная ферма. Там мы грелися. Накупаемся, потом прибежим, прижмемся и греемся. А дальше по прогону к лесу была школа и новый дом Гусевых. Вот дальше Завьяловы – это 4-ый дом снизу. Дом большой красивый, голубой, пополам был. На берегу была баня Завьяловых. У нас баня была на огороде. Вот у них у одних только на берегу. Дальше 5-ый дом: Зверевы и мы Басовы дом пополам. Зверевы — баба Анна. Худенькая такая, с палочкой, всегда быстро-быстро такая.

Потом волость и в ней внизу была тюрьма. Окна оттуда к нам были, там пытали, били, так мы даже уходили из дому.

Волость (правление) большое здание было, большой высокий дом и крыльцо высокое. Там потом Поткин жил. Мать Ирина Ивановна, отец Иван, отчество не помню как, у них три сына было. Один – Игорь, папа всё над ним подшучивал: «Вот посадили бы тебя обедать, да у нас ложки нет лишней». Он посидит-посидит молча, да и убежит за ложкой. Дразнили, что это мой жених. А у него было еще 2 брата гимназисты в Нарве. И что-то такое не поладили мы, а собирались в Нарву уезжать: «Поезжай, тебя оттуда выгонят». Значит мне. И что-то с родителем не поладил, написал братьям письмо. Еще в школу, по-моему, не ходил. «Что ты позоришь честь семьи!» тётя Ирина его ругала.

Дальше Плотниковы. Сироткины и Гулов один дом, Орловы, Гусевы — это старый их дом. Птицыны, Бравины, Власовские, дальше я не помню.

Кушачкины, рядом ветеринар жил. Аптека еще дальше.

Часовня была на берегу перед магазином. Маленькая часовенка, там иконки стояли и всё. Магазин, около него была пристань, куда пароход приставал. Потом после магазина был Народный дом, спортивная площадка, аптека. Дом напротив парома — это Кушачкин, он его сдавал. Вот сначала аптека была, потом что-то еще.

Козлова Лена – маленький такой домик. Потом были Шлыпкины, еще кто-то был. Хороший дом хороший был у Шлыпкина. Потом были Тулуповы, Быстровы. Потом был большой дом, почти 2-этажный – это против парома. Около парома был врач эстонец. Он еще в сапогах ходил, боялся, что блохи прыгнут на ноги.

Орлов был. Дядя Илья был примаком из Князь села в дом к Марфе. Они жили всегда не дружно, всегда враждовали. Орловы и Гуловы - один дом большой, такой высокий фундамент. Крыльцо высокое. Ребята портные были. Вот большой дом. Вначале там была аптека, пока тот дом построили, и аптека стала уже там. Там был и ветеринар, какие там жили или не ветеринар, а фельдшер … Бани были только, где берег пониже, вот у Завьяловых и где Гусевы. Волость, вот тут тоже была баня. По-моему, у Бравиных у кого-то или у Сизиных, у кого-то была баня. Низко были какие-то две бани, а дальше уже обрывистый берег. Тут где-то был, мы еще набирали воду, ключок. А еще в начале деревни тоже был ключок, ключевая вода. Туда молоко носили, и там лягухи плавали. К Бравиным, я помню, мы ходили посидеть вечером, у них груша была, и они грушей угощали … Дорога по деревне у нас была не прямая. Вот так вот с изгибом. Я помню, что мы к Басовым ходили, по загуменьям была дорога, так ближе было идти. Кушачкиной Тамары дом стоял на углу, и тогда был поворот. И вот тут Антон Немецких жил. Большой каменный дом. Волковы где-то там были и Басовы.

Если идти в сторону церкви, уж дома кончаются. Там Паковы жили, Куклин, Новожилов, потом был промежуток, немножко поле и тогда пройдешь эти 3 дома. Потом еще поле, там банк. Потом дом священника, батюшка жил у церкви самой. А впереди церкви была сторожка. Это для приезжих те, кто хотел, ночевали там …

А вот до того перед полем был большой дом. Там цыгане жили, останавливались. Это было как будто какое-то имение. Там такие деревья, но не у самого берега, как все дома, а так вглубь.

Поливалова бабушка старенькая-старенькая, баба Васиха. У неё река была далеко и там отлогий берег. И она попросит, мы ей воды носили. С кем-то вдвоем ведро возьмём. А она нам по щепотке сушеных яблок даст. У самих огород огромный, 6 яблонь было. А он пастухом был, Андрей. Пас овец. И домик худенький такой был. Помню, пастух по очереди ходил, у одних 2 дня: кормят и с собой давали. Потом у следующих ...

Где Поливалов Андрей жил, там мы купались. Наше место там было. Везде камни, а там был песок. И дно такое не вязкое …

Тогда же граница была и у нас Шурик Басов, тоже убежал за границу. Я помню Толик Гусев: воскресенье было, сели за стол за весь длинный, а он сидит и плачет. Его спрашивают: «Почему плачешь?» – «Друзей жалко». – «А что с друзьями?» – «Ушли за границу!». Вот тогда только возмутили это дело и начали искать, но уже поздно было. Они ушли в марте по насту, тогда крепкий был наст. Прошли там, где дороги нет …

Завьяловы. Тётя Таня с этой стороны, она очень богатая была. Вот Ефим-то её взял, а потом-то и бросил. С её племянницей, она молоденькая девочка из нашей деревни. Её Ефросинья звали. И только совершеннолетие наступило, он ушел от жены к её племяннице. Еще женщины говорили, что ты отомсти ему, что такую молоденькую взял при жизни. Я даже не помню, была ли она совершеннолетняя. Она сказала: «Он молодую меня взял, но он мне и жизнь дал». Они богато очень жили - в деревне люстра была. Тогда же света электрического не было, всё при свечах, вот свечи были на люстре.

Тётя Таня, она пока не испортит что-нибудь, она есть не начнет. Про неё говорили: «И к обедне не успеть, и походку не сменить». Вот огород был там, кусты, она так плохо делала. А в церкву когда идёт, то богатая, нарядится.

Тётя Груша Завьялова, тётя Гуня. Она была Сергею Солодову родная тётка. Его мать Солонида была, она рано умерла …

У нас ярмарка была около церкви – это Петров день, разные киоски с города приезжали, конфеты были там. Главное, ходили после фантики собирать, мелочь находили и фантики. Для деревни это было событие, как же, наехали! А там у нас окопы проходили, до этого война была, они уже заросли травой. Видно и вот за нашим двором, наш огород, там тоже проходили окопы. И вот с города приезжали, с пирожками, печенье, лимонад там вот всё такое. Семечки главное разбирали, потом зимой сидели хрумкали …

В магазине были продукты, колбаса, сыр. Водку продавали. Потом это был такой прилавок, здесь ведра, верёвки, лопаты, что там в деревне нужно, продавали. А здесь продавали продукты - всё продавали, конфеты обязательно.

В Иван день жгли бочку. Огромный столб, там висела бочка, и в ней горело. Костер на бревне, бочка и там это. Бочка на столбе в деревне …

Ольгин Крест назван так, потому что у неё любовник был, и они летом приезжали. Почему меж церковью и Степановщиной был лес и назывался Зверинец. Потому что Ольга приезжала с любовником на охоту. Какие звери были? У нас зайцы были, волков не было, медведей не было. И потом этот любовник утонул в реке, и она пожертвовала денег на церкву. Выстроили и назвали Ольгин Крест …

Школа

У нас детская площадка была, такой садик. В начале в Народном доме ходила, это маленькая была, а уже потом в школе. Помню, мы ходили со своей едой, бутылочку молока нальют. Я еще там штаны снимала и закапывала в окоп. Нарядят меня, а я приду без штанов. Куда дела? Поведу покажу, куда зарыла.

К нам приезжала Наталья Наумовна, она несколько лет приезжала. И как мы ждали её – с цветами её встречали. Девчонки-то постарше нарвут полевых. И все на пристани стоим, ждём. Она выходит, мы все к ней с цветами.

Еще была Ида Ивановна, она по-французски разговаривала и учила меня помню: «Же ву зейн».

Сколько мы там всего, и песни пели, и играли, что мы там только не делали. И потом был прощальный всегда вечер в школе. Надо было рассказать стихи, все учили. Я помню постарше особенно стеснялись, кто-то заплакал и убежал.

А вот когда уезжала площадка, устраивали какао пить. Мы ждали этого дня. Сладкое какао и ты ничего не можешь больше видеть, напьешься какао. Это был праздник!

Школа, рядом площадка спортивная, в перемену бегали играть. Звонок услышим и бежим назад. А дальше идти, тогда начинался лес. Какое нам знание в деревне дали? Ряд: первый класс, ряд – второй, ряд — третий и один учитель на всех. Один ряд – вот так класс. Эстонский интернат был при школе. Проуа Маазик жила там. Сальме фамилия, но её звали проуа Маазик. В школе в классе была в углу большая икона. Молитва, тогда дежурный вставал. Все повяртывались к иконе, и он читал молитвы, Отче наш. Батюшка приходил, тоже давал молитвы. Я помню в школе тогда, что меня мучил селитёр. Помню один раз шли, вдруг у меня такая без сольная пресная слюна. Ангелина сорвала вишню и мне в рот совала. А еще я взяла моду, как урок не выучу, не знаю, так, мол, меня селитёр мучает. Лежу на парте. Я сидела с Букетовой Валей: «Басовой плохо!» И учительница сразу первую попавшуюся бутылку молока хватала. Помню, несёт мне молоко выпить. Сижу, пью. Вот такая мода была у меня.

На ручном труду делали салфеточки. На большой перемене: бутылка молока и бутерброды. Такой обед был.

Потом листья собирали в сарай. Не знаю, куда они их отправляли, может на какую ферму. Куда-то листья мы собирали, мешками носили. От разных деревьев листья. Мешки наполняли и высыпали туда. Как скотине, думаю подстилка или вот как …

8 марта, тогда день матери был. Подснежнички на столе, длинный такой стол. Приносили салфетки, каждый блюдце, тарельце, чашечку, ложечку.

Я помню, что учителя к Новому году нам писали каждому по открыточке, какой-нибудь стишок. Учительница писала каждому пожелание, Вера Ивановна, я так припоминаю, Челнокова, она была последняя уже в войну. А мне написали «золотая серединка».

Еще учительница была Ольга Яковлевна Завьялова.

А еще меня батюшкиным сыном дразнили. Помню на первой парте сидел Юра Анисимов. И меня дразнили с ним. Помню один раз. У нас комната была, когда уроки кончаются, там гуляли в комнате. И вот я туда пришла, дверь захлопнули и Юрку туда толкнули. А стыдно-то как было, Господи!

Вот Яснов Валентин и Анисимов — это друзья, сидели оба на одной парте. Анисимов и здесь Яснов. Я здесь, а рядом Тамара Букетова. А у Анисимова поставлена пепельница и к пепельнице зеркало приставлено. И он сидит и вот так смотрит. А учительница заметила и говорит: «Басова, подарите Анисимову фотокарточку, чтобы он не в зеркало смотрел, а уроки слушал».

Война

Война началась мы были в Нарве. И когда бомбили мы в Нарве были. Мы под домами прятались от бомбежек, в окопе жили и в подвалах. Папа с мамой на окопы были посланы, а мы дети были. 10 лет в детский садик под фабрику. Говорят, если бы взорвали фабрику, так вы бы утонули там все …

У крёстной мужа убило. Их уже в баню вели строем, первые прошли ничего, а он на мину наступил, и война закончилась …

Волостное управление — там и тюрьма внизу была. Поэтому дом высокий был. Там крыльцо высокое было. В нашу сторону не было окна, а в ту сторону к Плотниковым было окно с решеткой. Сажали хулиганов, кто там набезобразничает, тогда туда сажали.

А в немецкое время там сидел русский солдат, у немцев был посаженый. И баба Анна Зернова – это папина мачеха, у неё сын Коля был в армии. Дядя Коля Зернов — это папин сводный брат. Его потом в Нарву увезли, как он там был не знаю. Баба Анна этому солдату принесла большой гвоздь, чтобы расковырять решётку на окне. И половик принесла ему, через окошко подала, чтобы спать было полегче. И сказала, что у меня сын Николай тоже в армии. Я сейчас не помню, как немцы искали. Роса была, и они по росе утром наши, его в каком-то сарае далеко где-то в лесу. И вот гвоздь нашли. Опять посадили в эту тюрьму. Его там пытали, били-били и он сказал, что бабушка гвоздь принесла, и сын у неё Николай. И бабу Анну арестовали. Вот я помню, через стенку слышали, как её забирают. Она 8 месяцев в Нарве сидела.

А солдата потом говорили, что везли на пароходе. Он через туалет вышел как-то, выплыл. В общем его 3 или 4 раза ловили.

Папа мой тоже 8 месяцев сидел в тюрьме. Сколько наших деревенских мужиков, никак пятеро сидели в тюрьме. В Нарве они сидели. Это Новожилов, тогда он был у немцев кем-то там, прихвостень. И он сказал, якобы в деревне были коммунисты. А какие коммунисты – этого и слова-то такого не знали.

Это при немцах. Вот мама корову доить пошла. А мы с палкой забегали. Она говорит : «Не сметь, положи палки». Дождались, она ушла корову доить. А мы отправились не в деревню, а за деревню …

Молодые ребята еще были, они с немцами и их форму носили. Власовский немцам тоже прислуживал. Сидел в тюрьме долго время, потом пришел к папе с бутылкой, чтоб тот поручился за что-то. Мама видела, что папа выпьет, так поручится. И мама говорит: «Нечего тебе тут болтать языком, уходи». И в дверь его вытолкнула вон.

Эвакуация

В воскресенье мы были на танцах в школе, танцевали. Там немцы организовали. В деревне и стар, и мал, все ходили. А уже через поле машины с фарами шли, были слышны взрывы и немцы уже были в панике. А в понедельник объявили эвакуацию. Вот так быстро! И мы тоже хотели в лес нырнуть. Только выйдем, а там в белых халатах с автоматами сидят, не разрешали уйти с деревни.

Мы свою хорошую мебель, всё это вынесли в огород. У нас там рожь была посажена. Думали, ну дом сгорит, так это останется. Но когда мы еще не успели выехать, шли, я так думаю, это эстонцы были. У нас икона была, большая такая икона. Там лик Божией Матери, а вокруг золотистое, грозди и листья винограда. И так открываешь дверцу, оботрешь, опять закроешь. И вот двое несли эту икону, тоже в огороде у нас она была и пели: «Господину Сталину!» Ну, не немцы же так пели. А стулья эти уже при нас ломали, пружины под гору. Были машины какие-то и их отапливали, такой люк и бросали туда дрова.

Вот такое время было, что две мамины сестры жили за границей. Они вышли замуж, тогда границы еще не было, а потом границу закрыли. Они в России остались, и мы 20 лет не виделись. А всего-то каких-то 15 километров. Они: одна с Козловщины и другая – Локоть. Во время войны, они с партизанами ушли в лес. Пока тепло было, они там жили с ними, продукты были и всё. А потом холодное время, зима настала, завшивели, не мылись, продукты кончились. И они к нам стали проситься. И наши их, конечно, взяли на свои харчи. Хоть здесь и сестры другие были и братья, а у нас маленькая семья, и они к нам пришли. У одной была дочка 25 лет примерно так, у тёти Нюши Лена была. А у другой – парень лет 16-17 Серёжа и дочка Люба. Вот они пятеро к нам пришли на наши продукты. С леса там все выголодавши, раздетые. Пришли, им всё что было раздали, и они у нас жили.

Так бы мы беженцы уехали, нас троих на любой бы хутор взяли. А тут 8 человек – это уже надо подумать. И вот мы первую ночь не переехали через паром, и ночевали за где-то за Коколком. И там уже сжигали дома, а один оставили. Это для больных и для детей. А мы ночевали на улице. Кто поросёнка палили, кто кур. И в воздухе летал во всю пепел, вся деревня горела.

И вот потом поехали, а что мы могли взять. Лошади нет, но подвозки были. На подвозке папа сколотил такую раму, чтобы больше было. Мешок муки, мясо, поросёнок тогда был убит. Нетель была маленькая на веревке, не привыкшая всё прыгала, скакала и убегала. И корова запряжена в повозку — это так мы выехали из дома. И в добавок мамина сестра в шубу, в ватное одеяло и наверх еще посажена. Тётя Нюша в землянки пожила, у неё ревматизм, она не могла ходить. Вот так и выехали, с такой семьей.

Мы в первый день не успели, затор в деревне был. Не успевал паром перевозить через речку.

Когда мы переезжали через паром на другой день, храм был уже взорван, что груда камней была. А молочную ферму, когда мы переезжали, они там что-то подкладывали и убегали далеко. Это еще не было взорвано.

Мы и курятниках жили, мы и в бане и везде жили. И на улице ночевали и дневали. От одного места к другому и прятались тоже. …

Мы тогда расстались с тётей Катей, они уехали дальше, так Люба приходила к нам. Это через лес надо было идти. И я пошла её провожать, посмотреть, где они живут. Мы шли через лес и русские песни орали. А тогда же в лесу столько было разных этих лесных братьев. А мы вот так ходили!

Потом карточная система, нам выдали чеки. Ой, а мы в одном хуторе еще задержались. Пасха должна было только наступить. Приехали, нам трудно было где-то остановиться, что 8 человек. И мы стали Йохан Миннипуу проситься остаться на одну ночь, чтобы хлеб испечь. А то Пасха наступает, а у нас хлеба нет. И вот он нас пустил. Комнатка была такая узкая, там и живите. А он пустил, потому что весна наступает, на поле работать надо, а тут 8 человек все взрослые. И вот мы там жили. У него жена умерла, был сын Видрий и дочка. И он украдет, чтобы не видела прислуга кусок мяса, и нам даст помаленьку: «Только Иде не говорите». А Ида так прислугу звали, тоже даст помаленьку, только не хозяевам говорите. И вот мы так помаленьку питались там. А потом мы уехали уже, и он вроде нас искал, приезжал в Кохтла-Ярве. Мы долго у него там прожили. У него была гармошка губная, и он танцы устраивал. Вот все эти Гуловы приходили к нам на танцы на этот хутор этот …

У немцев даже в госпитале работали, картошку чистили. Нам по буханки хлеба дадут. Хоть ведро сладкого чая бери. Потом они пудинг любили. А мы кастрюли вылизывали …

Мы были в Оямаа или не точно помню где. Жили у лесника. Его дом, там лесник был с женой, молодёжь с маленьким ребёнком и мать мужчины, а вторая половина были рабочие. И вот Гусева тётя Зина и мы — две семьи. И вот мы жили, дальше нас не было дороги, уже такой лес и болото. И вот первые части русских. И вдруг к вечеру идут русские три человека один за одним проверят хутора, что нет ли немцев. И молодая хозяйка, хозяин убежали в лес, в стог спрятались с ребёнком. Зачем — нашли бы еще хуже. А старики остались. И вот старушка увидела, что идут советские солдаты – она к нам сразу пришла, что мы по-русски говорим. Тёти Зинины ребята и я были дома, а папа с мамой и Гусев дядя Саша в лесничестве работали. Лесник-то был немец, и он до этого уже удрал в Германию. Пришли солдаты, спрашивают: «Далеко ли железная дорога?». Мы сказали, сколько спросили километров железная дорога отсюда, нет ли немцев. «Воды попить можно?» Хозяйка достала, а он говорит: «Попейте воды сами». Вот она выпила воды, тогда они попили. А потом как пошли мимо нас эти передние войска, как пошли они - день и ночь шли. Они все уставшие, разное оружие на себе несут и так они до темна. Ночь наступила, они на ночлег остались, узнали, что значит здесь мы русские. Они и на пол легли и туда, сюда, всё заполонили. А папа с дядей Сашей Гусевым на радостях так нажрались пьяные у лесника. Они что-то нашли там у хозяина. Дядя Саша он спокойный, а у нас папа чуть вздремнёт и опять уже встает. Наш папа очень неспокойный, когда пьяный, ему вечно куда-то идти надо. А мы жили в пристройке, там раньше жили рабочие, когда ходили лес пилить. Пристройка и там были, как нары. И вот вечер уже наступил, всё это начальство пришло, постелили свои шинели, оружие под голову и улеглись на полу спать. А наш папа с Гусевым на нарах. Папа вдруг как заорёт: «Черти такие!» Немного подождал: «Чухны!» Как повскакали все! А нашим были такие немецкие спецовки выданы. Солдаты: «Мы думали, что русские здесь, а у них немецкие робы на себе». Да тётя Зина и мама в ногах валялась у них, что это они на радостях, что русские пришли так напились. Еле уговорили, мол, мы до утра посмотрим. А то бы и расстреляли еще. В сарае солдаты тоже ночевали и на пятрах. Всё обошлось, прошла эта вся часть военная.

Эти эстонцы пришли и на нас: ваши русские всю морковку передёргали с грядки. Они голодные, конечно, столько времени их гонят. Мы скорей удирать отсюда, а то болото рядом утопят, кто нас будет искать. Уехали. приехали, где-то какой-то домик был, что окно откроешь и лес прям. Там и остановились. Идём мы гулять: Гулова Галя, я и еще Люба. Гуляем, вдруг едет машина и на ней русские. И они как-то поняли: «Девочки, здрасьте» – нам кричат. «Где вы живёте?» А мы сдуру показали, что вот на том хуторе. И они вечером к нам прикатили с вином, и нажрались пьяные. А мы ложились спать, и топор под голову ложили. А то этим бы топором и нам попало бы.

Тогда вот мы попали в Кохтла-Ярве. Нашли место на территории завода. А тогда одна только вторая фабрика работала. И всё было разрушено. Было поле, вот как сейчас ехать в город с Йыхви, там поле было, и у немцев была посажена капуста и убрана. Но там такие кулачки были – это они не брали. И вот мы на большой коляске, такие колёса огромные, вручную гнали эту коляску. Набрали этих вот, что оставлено было, хороших листьев. И с этого вот начинали жить. Труба большая была ТЭЦ-овская в нашем огороде. Работать начинали с гудком и кончали с гудком. И вот так начали жить …

А потом после войны, как линия фронта более-менее прошла, так мы, не помню, сколько нас человек: Гуловы и Гусевы пошли в деревню. И я тоже с папой и наших несколько односельчан. Тогда автобусы не ходили, мы пешком до Куремяэ. Такие сапоги были брезентовые, и вот этот каждый камешек под ногой чувствовался, как мы пешком шагали. В Куремяэ мы ночевали, потом дошли до Верхнего села. Нам дали лодку, и мы переехали. На берегу, где рука валялась, где нога, но сами трупы были убраны. И я думала, что никогда не буду больше пить воду с реки. Там действительно ужас, что творилось! И мы шли, нас человек восемь было. Один идет, другой сзади на расстоянии идёт. И говорили, что вот здесь проволока, предупредить об этом, чтобы не подорваться. И вот так друг за другом, передавали и мы шли. Ночевали в блиндаже. Чай варили с яблони, брали листья. А у нас было 3 ямы закопано. Одну яму выкопали в подвале, и сверху картошку нарыли, что если дом сгорит так, чтобы это было. Другая была во хлеве, а третья была в риге, где молотят. Мы поехали, мама дала плётку такую суровых ниток. Говорит, что там полотенцев возьмете, сошьете мешки, так и понесёте. Пришли к одной яме — валяется мамина юбка коричневая, один сапог и гармошка, а гармошка – это Завьяловых была. К другой яме пришли — только мамин платок головной. И папа тут заплакал, приехали голые и нечего взять. Уже всё так убрано. Нашли там бочечку такую маленькую деревянную. Потом для крупы банки разные нашли. И вот у меня вилочки стоят с чашечкой – вот это деревенские.

И вот пошли тогда в Какольскую низину – это за школой лес. Там увидели, как финский дом большой брезентом накрыто, и часовые стояли – не подпускали близко. И вот прибор металлическое всё показывал и все эти ямы повырыты. И вот всё туда сгружено, брезентом закрыто, и часовые поставлены. И мы пришли домой пустые ...

Деревня Скарятина была расположена на правом берегу реки Наровы в 40 километрах от города Нарвы. Дорога по деревни проходила по высокому берегу реки. В деревне было много зелени, сирени, берёз.

Деревня была большая, всего около 60 домов. Дома были большие и маленькие. Дома были со всеми каменными пристройками и другими постройками, бани, сараи, амбры, гумна.

За деревней сразу начинались поля, которые тянулись на 3-4 км. За полями начинался лес.

Не далеко от деревни в километре вниз по течению реки, не далеко от порогов стояла белокаменная красивая церковь «Ольгин Крест». Церковь называлась Никольской. В 1821 году была построена колокольня. А в 1887 году церковь называлась Крестоольгинская (имеется в виду второй придел в честь св. Ольги).

В ограде церкви была часовня устроена над камнем. В церкви были старинные иконы: Девы Марии, Петра и Павла – иконам было свыше 500 лет. Внутри церкви в стену был вмурован крест.

В приход «Ольгин Крест» входили деревни: Скарятина, Коколок, Заборовье, Переволок, Дюк, Кашучка, Омут, Степановщина, Загривье, Радовель, Кондуши, Мокредь, Князь-село, Верхнее-село, Городенка.

Существуют легенды об «Ольгином Кресте».Княгиня Ольга плыла на челне с Нарвы вверх по реке к Чудскому озеру. В порогах плот перевернулся. И княгини Ольги пришлось выбираться на берег. После отдохновения на камне на берегу реки Наровы, водрузила крест с молитвою, чтобы и здесь славилось имя распятого на нем Богочеловека.

Существует и второй вариант Нарвской легенды, согласно которому река Нарва местом, куда княгиня Ольга ездила из Пскова через Чудское озеро, раскидывала там сети и занималась «звериной охотой». Поэтому местность в 300 саженях к северу от церкви погоста «Ольгин Крест» до ныне называется «Зверинцем».

Во время плавания по реке Нарове Ольга едва не погибла на Нарвских порогах, но была чудесным образом спасена. В память этого знаменательного события, ею был воздвигнут крест на берегу реки.

Предполагается, что подлинный «Ольгин Крест» очевидно был деревянным и не сохранился.

Каменный «Ольгин Крест» изготовлен жителями г. Пскова по подобию креста, хранившегося в Псковском соборе …

Уже в середине XIX века известно о существовании в районе Ольгина Креста древних могил. В конце века их насчитывалось более 100 курганных насыпей, поросшие орешником.

В 1900 г. и 1938 г. проводились археологические раскопки Тартуским университетом, где были найдены останки захороненных, как черепа, кости, монеты, украшения (подробнее о археологии).

Рядом с церковью был дом, за высокими деревьями, где жил батюшка Анисимов, а дьяконом был Лавров. После батюшкой был Андрей Ратковский (тут перепутана последовательность: сначала священником был Ратковский, а Анисимов при нём диаконом, затем настоятелем стал Лавров и после него уже Анисимов).

В 1942-1943 году дьяконом был Алексей Николаевич Добряков ( с 1 936 по 1944 годы) из Омута. Он был одинок, добрый, жил он у Язевых.

В 1920 годы за церковью был дом дьякона и школа.

В деревне была часовенка из тесаного камня на берегу реки между магазином и Народным домом.

В деревне была волость. Называлась она Скарятинская. Работал там Розин из Нарвы. В 1928 году волость сгорела (имеется в виду волостной дом). Тогда волость перевели в дом Шлыпкина Фёдора, который переехал в Узна. И называлась она Рая, Вирумаского уезда. Секретарем был Поткин Иван Прокофьевич (жена его была Ирина Ивановна, у них было 3 сына). При волости в подвале была тюрьма. От куда потом виновных отправляли на пароходе в Нарву.

Позже школа была перевезена и построена в конце деревни на красивом высоком месте, но прогоне, для того, чтоб было ближе ходить в школу из таких деревень как Переволок, Дюк, Забровье, Коколок, Кашучка, Скарятина, а Степановщина одна небольшая деревня.

В 1920 г. литературу преподавал Смирнов Василий Прокофьевич, он очень любил, чтоб все ходили в школу опрятными, очень интересно преподавал. Математику преподавал Яков Николаевич Гладышев. Когда Смирнов В.П. умер, вместо него стала Карабчевская Анастасия Тимофеевна, Алексеева Мария Федоровна. Позже были учителями: Чувирин Андрей, Чувирина Пелагея Ивановна, Сандер Мария Денисовна (из острова Саарема), Орехов Федор Карпович прим. 1939 г., Аус Тамара Константиновна, Завьялова Ольга Яковлевна. Учили закон Божий, пели молитвы, начинали занятие с молитвы.

В деревне был магазин, был в доме Павла Карпина-Язева, там имел магазин Мирон Абрамыч, ему помогали братья и жена. Когда они уехали, то там стал заведывать магазином Степанов Леша, ему помогала торговать сестра его Нюша. Позже они переехали в дом Акациевых, который находился через дом. А в этом доме веранду сняли м сделали там два она.

Потом решили построить общественный магазин деревень Скарятина, Заборовье и часть Мокреди. Где могли товар брать по списку, а потом платить деньги. Магазин был хороший, было всякого товара много. Построен он был на берегу реки, рядом с пристанью. Заведывал сперва там Иван Петрович Гладышев. В южной части сперва он жил. А потом туда в эту часть магазина был переведен Банк. Заведывал Банком Юхновский Петр Иванович. А тот дом недалеко от церкви был отдан агроному Епифанову Николаю Ивановичу.

Примерно на средине деревни был паром, через реку, он соединял два берега реки Скарятину с Верхнее селом и Князь-селом откуда ходили даже автобусы в Таллин. Паромщиком когда-то до этого парома был Махов Егор, и паром был через камень, который до сих пор лежит недалеко от острова Верхнее-село.

Потом паромщиками были Ирихоновы-Матросовы (первая часть «старая» фамилия или деревенская кличка, а вторая - новая) Илья и Андрей. А позже Гладышев Ростислав, а потом Борис.

Достопримечательностью деревни можно назвать прекрасный родник с вкусно-холодной, кристально-прозрачной водой.

Была аптека напротив парома в доме Григория Орлова (из Князь-села). А когда построили новую аптеку рядом с кузницей, то этот дом отдали врачу, то там жил полицейский. Был в деревне и ветеринар Герман ...

Были врачи Круглов, жил у Пакк в 1934 г., Дмитриев врач — у Черниньких.

Был и ювелирных дел мастер — Безродный в доме Антона Шлыпкина. Он делал всё: серьги, кольца, цепочки, крестики, серебряные и золотые иконы. Мастер на все руки.

Аптекарем был Арнольд Нут, у него было 2 сына, жена его Евгения Николаевна была добрая женщина, помогала мужу и знала хорошо лекарства.

В деревни была хорошая кузница квалифицированный мастер Алексей Кузнецов жил он с женой Нюшей вдовым. Мог сделать, сковать любые вещи. Бороны и сохи, ковал лошадей.

Был и жестянщик Василий Ермолаевич Куклин (эмигрант, бывший «белый» офицер), который мог сделать любые изделия. Крыл крыши всех церквей не только в деревне, но и в Нарве и других городах республики.

Была сапожная мастерская у Антона Немецкого, куда ходили работать Басов Александр, Язев Григорий, Язев Валентин, Погодин Валентин. А потом Басов Александр обучал уже сам учениками Язева Николая, Черненького Ивана.

Ирихоновы-Матросовы занимались закупкой мяса.

Шлыпкины и Акациевы занимались овчина выделкой кож.

На краю деревни был молокозавод, куда приезжали из разных деревень, сдавали молоко, где делали масло, сливки и сметану, творог сыворотку.

Еще раньше, когда не было Народного дома, молодёжь собиралась по домам друг у друга, как бы на супрядки. Приходили туда с работой, а потом приходили ребята, организовывали танцы, пели, веселись, знакомились.

А когда построили новый Народный дом на берегу реки за часовней, то там было всегда весело, там проводились разные мероприятия: концерты, танцы, ставили спектакли, карнавалы.

В Покров день проводили ярмарку у Народного дома, где продавали корзинки, квашонки, прялки, хомуты и дровни, всё необходимое.

В Успенов день из Ольгина Креста шёл Крестный ход. Выходили во второй половине дня, доходили до Олешнице (ошибка, правильно до Овсово), там ночевали, а утром до Куремяэ.

В Егоров день, когда выгоняли коров в поле тоже с крестным ходом, шли по деревне, провожали коров за деревню. А вечером собирались женщины на чаепитие.

Приезжали из других деревень и из города. 24 февраля приезжали из Нарвы духовой оркестр. Очень интересно, весело проходили престольные праздники. С других деревень приходили с баянами Хапав из Ям, Пелешев из Кароли и др. Праздновали, гуляли 3-4 дня.

В деревне Скарятина престольным праздниками были Николин день 19 декабря и Петров день.

Не далеко от церкви был прекрасный сосняк, где в Петров день каждый год проводилась ярмарка, гулянье со всех деревень приезжали и из Нарвы продавцы и купцы, фотографы и клоуны. Какое было веселье, знакомство, гулянье. С Нарвы приезжали на машине, детишки катались на машине.

Приезжали из Нарвы кулинары, которые проводили курсы с женщинами. Готовили вкусные изделия. По окончанию экзамены, и каждая женщина должна изготовить, спечь и организовать чаепитие.

Жил в деревне в комнате Тулуповых булочник Саша, который пёк вкусные булочки, продавал он их у церкви, куда люди приходили из дольних деревень. Все покупали эти вкусные булочки, даже лошадок …

Были в деревне кооператоры из всех деревень. У нас Гладышев Павел, Волков Осип, Погодин Валентин.

Почти каждая семья имела свою лодку, ловили рыбу сетями, на перемёте и со стрелой с карбитовым фонарём. А вечером собиралась молодёжь, катались на лодках по реке с песнями и гармошкой.

На Иван день жгли бочки.

По прекрасной нашей реке ходили 3 парохода: Заря, Победа, Луйк. Они отапливались дровами, не отравляя речную воду. Были багорки, которые шли по реке и чистили реку и углубляли реку. Много мужчин работали на этой багорке. Так же справляли лес по реке до Городёнки и Нарвы, где были лесопильные заводы.

А зимой занимались ремеслом, заготавливали дрова.

Жил в деревне Горский Василий Васильевич — учитель. Он учил в Загривье, Кондуше. Но он был хороший организатор, прекрасный человек, умный и всегда весёлый. Под его руководством были созданы во всех деревнях хоры, которые он объединял в большой хор, и ездили выступать в певческие праздники в день посвящения ездили в Нарву, в Таллин. Под руководством Архангельского проводили прекрасные праздники. Наши мамы и бабушки не только выступали, пели в хоре, но они не сидели сложа руки на скамейке, на завалинке. Их руки были всегда в работе летом и зимой. Летом в поле, в огороде. А зимой сами пряли, вязали, ткали красивые дорожки, ковры, рушники, простыни и половики.

Жили в нашей деревне не очень богато, но и не бедно, были все сыты, все имели свою землю, кто мало, а кто и много. Обрабатывали сами, многие в деревне имели свои молотилки и всяки. У многих был свой лес, поля, покос, скот. Сеяли лён, коноплю.

В деревне было много молодёжи. Молодёжь некоторая, когда кончала школу, уезжала из деревни кто куда, богатые поступали в гимназию. А другие кто в прислуги, в няни, кто на огородах в Кругловых. В деревне было всё своё, но молодёжи хотелось лучше одеться. На Кренгольм брали на работу только нарвских, у кого родители там работали.

Было добровольное пожарное общество, почти все мужчины были пожарниками. проводили соревнования, лучшие награждались. В день пожарника, пожарники шли в церковь, состоялся молебен, а потом с церкви шли с факелами и пели свою песню. Шли к школе, там на площадке были буфеты.

Пожарка находилась в средине деревни маленький сарай. А перед самой воной начали строить новое здание двухэтажное для пожарки между Народным домом и кузницей.