Разведчица Тайнова

Эту историю про разведчицу Руфину Тайнову мне доводилось слышать в разных вариантах не единожды. Событие, когда на глазах у односельчан была арестована их землячка, оказавшаяся советской разведчицей, -– потрясло всех до глубины души и оставило след в памяти на долгие годы. Казалось, что по прошествии более чем 70 лет уже нечего добавить к общеизвестным фактам. Однако удалось изучить некоторые материалы, которые позволили уточнить биографию Руфины и детали событий того военного времени. Появилось желание сохранить память о землячке, отдавшей свою жизнь за Победу в войне с фашизмом.

Данный текст написан по воспоминаниям людей, которые знали Тайнову (из архива Нарвского городского музея и Загривского школьного музея), личного архива автора, использовалось дело А. Х. Тайнова, которое велось с 1941 по 1943 гг. политическим отделением Полиции Безопасности Эстонии. Также был изучен целых ряд других дел из Эстонского национального архива (ERA), которые имели прямое или косвенное отношение к Р. Тайновой. Приводятся отрывки из рассказа К.К. Грищинского и интервью И.А. Тайнова. Какой-то материал удалось найти в интернете, не обошлось без личных догадок и размышлений. Тем не менее, фактического материала очень мало, поэтому частично пришлось опираться на хорошо изученную биографию разведчицы Хелены (Леэн) Кульман (Helene Kullman, хотя и там есть свои «белые» пятна), которой в 1965 году было присвоено звание Героя Советского Союза. Неоценимую консультацию оказал Удальцов Михаил Александрович (видео записи беседы с ним), ветеран разведки КБФ, он не понаслышке знал, как готовили разведчиков и те методы работы, которые применялись ими в годы войны

Руфина Александровна Тайнова родилась 29 марта 1921 года в деревне Переволок Скарятинской волости (после 1938 г. волость называлась Рая) уезда Вирумаа, Эстонская республика. Отец — Александр Харитонович Тайнов родился в 1895 году в дер. Переволок (тогда Добручинская волость, Гдовского уезда, Санкт-Петербургской губернии). До революции служил во флоте, а в 1918 году принимал активное участие в деятельности т.н. «комитета бедноты». Мать — Екатерина Степановна родилась 24.11.1894 г., родом из дер. Втроя, урожденная Изотова, её сестра Мария (1898 г.р.) по мужу Гринёва. У Руфины было 4 брата: — Леонид 1923 г.р., Виктор 1925 г.р. (умер в младенчестве), Иван 1931 г.р., Владимир 1933 г.р.

У отца Руфины Александра Харитоновича был старший брат Иван (Иоанн) 1891 года рождения, которого расстреляли белогвардейцы. Некоторые подробности об нём удалось почерпнуть из неподписанных и достаточно противоречивых воспоминаний, хранящихся в Нарвском музее: «С ранних лет работал на крестьянстве родителей и на разных отхожих промыслах. В 1917 году вступил в партию большевиков. В 1918 году с приходом немцев две недели скрывался в деревне Втроя. Осенью 1918 года, когда пришли белые, то он убежал вместе с братом Александром к красным в Попкову Горку прямо в штаб. Там он был схвачен белыми ночью прямо с постели и расстрелян. Перед расстрелом его пытали, так как тело его было всё избито. Схвачен он был Ильей Ерихоновым из соседней деревни Скарятино из личной мести. Тело его было перевезено в дер. Переволок и похоронено на кладбище в Ольгином Кресте» (Илия Иоаннов Иерихонов, 1893 г.р., после 1922 г. -- Мясников).  И. Г. Фаронов в своих воспоминаниях уточнял: «Мать поехала за ним (в Попкову Горку), выкопала труп сына и похоронила на общем Кресто-Ольгинском кладбище». Мать звали Матрёна Кононовна (8.11.1867 г.р., родом из Загривья, умерла 14.08.1937). Из метрических книг Николаевской церкви погоста Ольгин Крест известно, что Иван Харитонович был расстрелян 25 апреля 1919 г., а предан земле на кладбище только 5 мая. Буквально за год до этого 9 февраля 1918 года он женился на Клавдии (21.11.1892, урожд. Гамзеева) родом из д. Кароли, и 9 ноября 1918 г. у них родилась дочь Манефа. Клавдия с дочкой после гибели мужа какое-то время еще жили в Переволоке, а затем перебрались на жительство в Кароль. Она после замужества носила фамилию Кузьмина, т.к. фамилию Тайновы семья стала носить только с 1922 года, до этого были Кузьмины.

Руфина Тайнова училась с 1929 по 1933 годы в 4-классной начальной школе Переволока. Учителем у неё был Яков Никифорович Гладышев. В то время в Эстонии существовало обязательное 6-классное образование, поэтому продолжение обучения в 5 и 6 классах проходило в селе Скамья. Там основными учителями были Николай Гейнрихсон (позднее поменял фамилию на Хейна) и Пелагея Алексеева. От Скамейской школы до дома в Переволоке примерно 5 с половиной километров, поэтому зимой в мороз ходить каждый день довольно проблематично, и Руфина на неделе жила в интернате при школе. В погожие дни, скорее всего, ходила ночевать к родственникам во Втрою (это примерно 2.5 км). На выходные за ней на лошади приезжал отец и забирал домой, а если погода позволяла, то сама шла пешком. Школу Руфина закончила в 1935 г., каких-либо сведений об её успеваемости обнаружить не удалось.

После окончания 6-ти классов продолжать учёбу в то время было нереально. Пришлось бы ехать в Нарву, платить как за само образование, так и за проживание, а денег на это у семьи не было. Поэтому Руфина работала по хозяйству, помогала матери растить младших братьев. Обычная судьба деревенской девушки того времени. Тяжелые будни крестьянского труда, мало радостей и очень много работы.

Фаронов И. Г., из дер. Переволок писал: «Руфина родилась в бедной крестьянской семье. В семье было четверо детей, отец, больная мать и бабушка — всего семь человек. Небольшой клочок земли давал скудный урожай, что было крайне  мало, чтобы прокормить такую семью. Хлеба, как тогда говорили, хватало только до Рождества, то есть, до конца календарного года. Люди уходили на отхожие заработки. Деревенские девушки обычно уходили батрачить к богатым хозяевам, работали на торфоразработках, уходили в Капорки, старались заработать копейку, где только можно. Всё это пришлось пережить и Руфине Александровне». Капорки - так назывались огороды около Нарвы, куда на лето массово ходили на заработки девушки из Принаровья.

При разделе земли Тайновым достался хутор «Волударь» размером 4.54 гектара, пахотной земли из этого было только 0.16 га. Еще на паях с вдовой брата и матерью имелся участок «Липовый» 11.8 га. Некоторые владели еще меньшими наделами, но таких было немного. Чтобы как-то прожить хозяину приходилось искать отхожие промыслы и заниматься рыболовством. На 1929 год, согласно сельскохозяйственной переписи, у них в хозяйстве имелась лошадь, свинья, но не было ни коровы, ни домашней птицы. Правда, корова имелась в хозяйстве у матери. Зато был новый деревянный дом площадью 56 кв. м, покрытый, как и у всех, лучиной. В 1937 году Александр Тайнов попросил волость освободить его от головного налога в 7 с половиной крон, материальные трудности не позволяли заплатить и эту не самую значительную сумму. К 1939 году Тайновы имели 15,3 гектара земли, из которой пахотной было только 2,69 га. К этому времени у них в хозяйстве имелись: 1 лошадь, 2 коровы, телёнок, свинья, 5 овец, 4 курицы и 2 пчелиных улья. Сам хозяин, кроме сельских работ, подрабатывал в строительстве, а Руфина и 16-летний Леонид были задействованы на «внешних работах». В 1940 году, после установления в Эстонии Советской власти, Тайнов некоторое время работал продавцом в магазине в д. Переволок.

Одной из отдушин среди тяжелых будней для Руфины стало участие в работе Народного дома в родной деревне. Как писал С. Рацевич (газета «Нарвский рабочий» 22.08.1968 г.): «Выступала на сцене и Руфина. Приятно смотрелись в её доходчивом исполнении роли Арина Федоровна в пьесе Островского "Не в свои сени не садись" и тётушка Арина Пантелеймоновна в пьесе Гоголя "Женитьба"». Он же позднее в своей книге упомянул её имя, среди прочих активистов. Занималась на различных курсах: кулинарных и домоводства. Из воспоминаний Клавдии Васильевны Селлиовой (1924 г.р., Втроя, урож. Пикалёва): «Моего отца брат — дядя Афанасий жил рядом с Руфиной Тайновой в Переволоках и я часто бывала у дяди и дружила с Руфиной. Вместе гуляли, ходили на танцы. Праздники праздновались, то в нашей деревне, то в Переволоках. Поэтому мы встречались, то во Втрое, то в Переволоках. Работала я с отцом. (Во время войны немцы нас гоняли на лесоповал. Руфина во время войны жила у себя в деревне с матерью и отцом. Когда Р. Тайнову арестовали, то все были удивлены, никто не замечал за ней ничего особенного ...). Она была очень красивой, темные волосы, смуглая ...». Праздник в Переволоке - это Михайлов день 21 ноября, а во Втрое — Казанская 4 ноября. Ну, и одно из главных событий каждого лета — ярмарка в Ольгином Кресте в Петров день 12 июля, куда собирался народ со всех окрестностей. Расставлялись палатки с разной торговлей, приезжал фотограф, а вечером устраивались танцы.

Нет сомнений, что Руфина с радостью и энтузиазмом встретила установление Советской власти и присоединение Эстонии к СССР в 1940 году. Кренгольмские фабрики в Нарве получили большое количество заказов и стали нуждаться в новых рабочих руках. Молодёжь из деревень массово хлынула на работу в город - всем хотелось перемен. Часто упоминается, что в это время Руфина вступила в комсомол. Это было вполне логичным и возможным, но в более поздних, уже военных документах, однозначно указано «б/п» - беспартийная. Тогда в обязательном порядке в документах отмечались комсомольцы и члены партии ВКП(б). Факт вступления в комсомол до войны едва ли удалось скрыть от эстонской политической полиции, и тогда после высадки Тайновой пришлось бы весьма непросто. Все комсомольцы, которые не успели уйти с отступающими войсками, арестовывались и отбывали срок, например, Александр Шувалов из Втрои.

После начала войны, как свидетельствует И. Г. Фаронов: «Руфина вместе с другими комсомольцами участвовала в строительстве оборонительных сооружений вокруг города. Когда же враг был уже на реке Плюссе в шести километрах от города, Руфина была эвакуирована в город Ленинград». Путь в родную деревню был отрезан фронтом, оставаться же в Нарве и дожидаться прихода немцев Руфина с братом Леонидом не пожелали. Значит, в августе до 17 числа они двинулись на восток. Ни о какой организованной эвакуации для простых жителей речь не шла. Под бомбёжками и обстрелами немецкой авиации брат и сестра Тайновы пешком и на перекладных добрались до Ленинграда. Надо отметить, что большинство других нарвитян, которые покидали Нарву примерно в это же время, через Кингисепп и Лугу были направлены в глубь страны, например, в Ульяновскую область. В это время в Ленинград беженцев из Эстонии старались не направлять. Примерный маршрут эвакуации можно представить по рассказам людей, побывавших в аналогичной ситуации, например, Фаронова И. Г. и других. По всему и Тайновы должны были бы оказаться где-то в центре страны. Впрочем, спросить и уточнить это теперь не у кого.

Чтобы понять, какая обстановка была на оккупированной территории, более подробно расскажем о судьбе отца Руфины — Александре Харитоновиче Тайнове. Он не захотел уходить со старшими детьми. Остался в Нарве, дожидался немцев и потом перебрался в деревню, где его ждали жена и двое младших сыновей.

15 декабря 1941 года эстонская политическая полиция завела на него дело в подозрении о связях с коммунистами. Дело начал местный полицейский Александр Аренди, который тогда служил в Скамье. Здесь и далее выдержки из этого дела (вольный перевод автора с эстонского): «Получены данные, что Александр Харитонович Тайнов, чьё место жительства деревня Переволок, волость Рая вёл активную деятельность во время большевиков. В Нарве был в истребительном батальоне и после прихода немцев в Эстонию распространял слухи, опасные для порядка сегодняшнего общественного строя». Первым допрошенным, кто и заложил краеугольный камень в обвинения Тайнова, был Александр Щербаков, житель Скамьи, будущий партизан, один из фигурантов истории «Трагедия в селе Скамья». Щербаков спокойно заявил, что в мае 1941 года видел Тайнова на улице Ивангорода с красной повязкой на рукаве, правда, без оружия. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы механизм следствия завертелся. После праздников, во время которых, понятно, было не до службы, 25 января был допрошен Эдуард Луунин, эстонец-хуторянин, который жил недалеко от Переволока, член отряда «Омакайтсе». Он передал разговор, где А. Тайнов высказался в том духе, что война еще не закончилась и не факт, что немцы её выиграют. После этого, в тот же день показания давал сам Тайнов, который отпирался от всех бессмысленных обвинений в свой адрес. Впрочем, Аренди сделал примечание, что знает Тайнова давно и тот всегда выступал за большевиков. Чуть ниже станет яснее, откуда у полицейского такая уверенность. В апреле 1942 г. был опрошен Яан Яансалу, который жил на хуторе в Тёщино. Он, будучи командиром отряда «Омакайтсе» («белоповязочники»), с большим убеждением подтвердил, что Тайнов открыто восхвалял Советские порядки еще в эстонское время. Служил ли в RO (речь идёт об Rahva Oma Kaitse - организация народной самозащиты, которая действовала в течении пары недель в 1940 г. при установлении Советской власти в Эстонии) он не знал, зато указал, что тот агитировал за колхозный строй. Примерно в том же духе высказался Михаил Воронцов из д. Курички: «Тайнов по убеждениям сторонник коммунизма». После этого опять сам Тайнов пытался хоть как-то оправдаться.

Попадает в поле зрения следствия и Руфина. Протокол допроса от 19 марта 1942 г.: «Лебедева Ульяна Серафимовна родилась 20.06.1897 г. в Васкнарвской вол., проживает Новая линия 74-1 показала: В коммунистическое время я жила в Нарве на Новой линии в доме №76, в этом же доме, в квартире №6 жила Руфина Тайнова, её знала, я с ней работала на одной Льнопрядильной фабрике. Руфина не замечена в коммунистической деятельности, но из-за неё за мной присматривала политическая полиция … Я коммунистических порядок не поддерживаю ...». Необходимо уточнить, что при Эстонии Нарва и Ивангород составляли один город, и Новая линия находилась всё-таки в Ивангороде. Выдержка из еще одного протокола за тот же день: Луккин Павел Лукич, род. 15.01.1882 г. в Скарятинской вол, проживает в Нарве Новая линия 76-1. «Знал Тайнова Александра, он в конце коммунистического времени летом 41 г. жил неделю или две в моём доме у своей дочери, в доме не регистрировался, т.к. остановился временно. Ал. Тайнов ... убежденный сторонник коммунистической власти, много изменившей в жизни народа ... Руфина Тайнова не знаю участвовала ли в коммунистической деятельности ...». Два человека ничего не сказали о коммунистической деятельностью Руфины в 1940-41 гг. Если первую еще как-то можно заподозрить в сочувствии, то второй выложил с удовольствием всё, что знал про отца Руфины. Стал бы он скрывать что-то про дочь? Павел Луккин (в протоколе именно так с двумя «к») Руфине приходился двоюродным дядей. Распутывая родственные связи, удалось выяснить, что у Павла с Александром Харитоновичем была общая бабушка, т. е. получается, что они были двоюродными братьями. Дедушки были не просто разные, а Павел вел свою линию от незаконнорожденной связи (может быть, тут с незапамятных времен укоренились какие-то давние обиды на родню).

Пожалуй, особняком стоит допрос Михаила Собанцева из Кондуши, который работал с Тайновым в июле 1941 г. на плотницких работах на Кренгольме. Он сказал просто: мы вместе работали с 7 до 16 и в это время политикой не занимались, а чем был занят Тайнов в свободное время, он не знает. В июле 1942 г. ассистент политической полиции Сооме опрашивает: «Александер Аренди, родился 04.10.1918 г. в Вирумаа, волости Вихула, живу в волости Рая, дер. Скамья, под судом не был, окончил 1 класса гимназии». Из показаний Аренди становится ясно, что он с Тайновым сталкивался в апреле 1941, т. е. в советское время, когда Аренди работал в лесничестве Пермискюла браковщиком. У них вышел конфликт по поводу работы, и Тайнов обозвал его саботажником (похоже, не так далек был от истины). Такие слова в то время угрожали весьма конкретной опасностью от правоохранительных органов, и Аренди было чему волноваться. Однако до этого дело не дошло, что и позволило ему доблестно нести полицейскую службу уже при другой власти. Так что всё это дело о «великом коммунистическом деятеле» Тайнове выглядят не более чем попытка свести личные счеты и обиды. Аренди проработал констеблем полиции волости Рая с 28.08.1941 по 14.05.1943 гг. и за это время, по его собственным показаниям, арестовал 25 жителей волости и поймал двух советских солдат, сбежавших из плена. Затем Аренди продолжил службу командиром отделения 286-го полицейского батальона. В составе этого подразделения, после примерно двухмесячной подготовки в Таллине, принимал участие в борьбе с партизанами в Белоруссии - прочесывали леса, арестовывали подозрительных лиц, жгли селения, угоняли скот, а население принудительно направляли на работы в Германию. С октября 1943 года по январь 1944 года этому батальону довелось повоевать непосредственно на фронте - держали оборону против Красной армии в районе г. Невель. Заболев и попав в госпиталь, Аренди после излечения был назначен 24.03.1944 г. начальником полицейского района в г. Йыхви. При приближении фронта с 18 августа он продолжил службу контролером документов в Таллине. В октябре 1944 года был арестован управлением контрразведки СМЕРШ Ленинградского фронта, в ноябре того же года Александр Августович Аренди осудили на 15 лет каторжных работ. Свой срок отбывал сначала в Магадане, а затем, по всей видимости, в Казахстане, где и скончался 4.05.1949 г..

Теперь пора вернуться к главной героине повествования. Брат и сестра Тайновы из Нарвы благополучно добрались до Ленинграда или только до Больших Ижор.

В сборнике «Ветеран. Выпуск 2, 1980 г.» напечатан рассказ под названием «Руфина», автор Грищинский К. К.: «Поздней осенью сорок первого по заданию своего командования я приехал в Большую Ижору. Цель командировки: ознакомиться в поселковом Совете со списками эвакуированных граждан. Военная необходимость требовала искать людей, пригодных для засылки в глубокий тыл врага, чтобы вести разведку. Как найти таких людей? И мы, оперативные работники разведотдела штаба Балтфлота, в некотором смысле уподоблялись старателям, промывающим золотоносную породу ради того, чтобы найти в ней драгоценные крупинки. Не перед каждым из тех, с кем я вел беседы, можно было открыть свои «карты». Но так уж получилось, что человеком, с которым я сразу же заговорил открыто, предложив девушке стать разведчицей Балтфлота, оказалась Руфина Тайнова, вольнонаемная работница военторга, временно прописанная в поселке.Она знала местность у Чудского озера с детства. Подолгу бывала в Нарве и других населенных пунктах Принаровья. Свободно владела русским и эстонским языками. На занятой противником территории её родного края остались её родители, два брата, подруги, надёжные знакомства, родственные связи. Она была здорова и физически крепкая и главное — предана Родине ...».

Грищинский Константин Константинович - подполковник запаса, бывший командир оперчасти разведывательного отдела штаба КБФ, в 1942 г. старший лейтенант, и вроде бы командовал ротой разведчиков, размещенных в Северных казармах Кронштадта. После войны журналист, автор нескольких книг (в т. ч. «Герои рядом с нами», «Ты в ответе за все», «Невский пятачок») и целого ряда статей, посвященных войне. Из его воспоминаний получается, что Тайновой практически сразу удалось устроиться на место продавщицы в военторге. Как ни странно, но даже в условиях полной блокады система военторга действительно работала. В этих магазинах продавали разную мелочевку: бритвенные принадлежности, нитки, пуговицы и т.п. Она ездила на передвижной автолавке по разным частям. В этой должности ей удалось проработать всего несколько месяцев. Работа продавцом не подразумевала статус военнослужащей, она была вольнонаёмной. Жила она в Большой Ижоре в маленькой комнате в деревянном доме. Из документов известно, что на воинской службе она с 1942 года, с того момента, когда была зачислена краснофлотцем в разведотдел при штабе Краснознаменного Балтийского Флота. Однако есть одна странность - в документах указано, что призвали её из г. Ленинграда, а не из г. Ораниенбаума. Вероятно, это можно отнести к специфике зачисления кадров именно в разведку и определенный режим секретности. «Затерять» человека в большом городе значительно проще, чем в каком-нибудь посёлке.

Выше было написано о «эвакуированных гражданах». Просто так прибыть в Большую Ижору в конце 1941 года уже было не возможно. Это был Ораниенбаумский плацдарм, т. е. небольшой участок суши, который удерживали моряки и солдаты. Он был отрезан не только от «Большой земли», но сухопутным путём и от Ленинграда. Сообщение с ним поддерживалось только по Финскому заливу. По словам Удальцова и другим источникам такого голода, как в самом Ленинграде на Ораниенбаумском пятачке и в Кронштадте не было - у флотских были свои довоенные склады с запасами продовольствия. Их, конечно, заставляли делиться с остальными, но всё равно нормы довольствия у моряков были лучше, чем у солдат и тем более по сравнению с гражданскими.

Есть большие сомнения в том, что Тайнова хорошо владела эстонским языком. Не более того, чему её сумели научить за 6 классов в начальной школе преподаватели, у которых эстонский язык был не родным. В старших классах этому уделялось 4 урока в неделю. Разговорной практики у неё практически не было, разве что в Нарве с кем-то могла перекинуться парой фраз на фабрике. Впрочем, это было и не особо важно, никто не собирался посылать её в самую глубь Эстонии.

Как вариант, заманить её в разведотряд или сообщить о ней командирам мог земляк, уроженец деревни Омут Федор Бламирский. Он был всего на 3 года старше Руфины и, почти наверняка, они были знакомы до войны (на этой фотографии вместе с Тайновой присутствует старший брат Бламирского). По воспоминанию Т. Н. Элксниньш Руфина частенько приходила к ним в деревню на танцы. В Ижорах Бламирский мог зайти в магазин «Военторга» и узнать Руфину, или встретились еще как-то. Ясно, что уроженцы одного места стремятся друг к другу - общие знакомые и воспоминания о родных местах. Бламирский к тому времени был уже достаточно опытным разведчиком. Он с первых дней войны состоял сотрудником агентурной разведки разведотряда штаба КБФ, в разведку пошел добровольно. 15 июля 1941 года в составе группы парашютистов из 7 человек был выброшен на территорию Финляндии для осуществления диверсий. Пробыв на территории противника 40 суток, отряд подорвал две высоковольтные линии, сделал 10 поджогов в селах и лесах. По пути следования на выход с вражеской территории дал сведения о расположении частей противника, укреплениях и огневых точках у края обороны. Во время выхода группа вступила в бой с финнами, в результате 4 человека были убиты, а Бламирский был тяжело ранен. 7 декабря 1941 года в составе разведгруппы Ганина, Бламирский Ф.Г. проник на вражеский аэродром Ивановское, на котором находились 3 самолета типа «МЕ-109» и один «Хейнкель». Участвовал в уничтожении двух «Мессершмиттов». Самолеты были взорваны и сожжены. За лично проявленный героизм и мужество в проводимых боевых разведывательных операциях главстаршина Бламирский Федор Григорьевич в январе 1942 г. был награжден орденом «Красное Знамя» (сведения почерпнуты из Наградного листа). До победы дожить ему было не суждено, будучи младшим лейтенантом он погиб 11.11.1942 г. -- «утонул в Финском заливе, по возвращению с операции, в которой проявил себя храбрым и преданным бойцом» (из Именного списка безвозвратных потерь, там, правда, его фамилия написана с ошибкой - Бломирский). В тот раз он и еще 5 разведчиков возвращались с задания на подводной лодке М-96, с которой они высадились на берег и с ней же должны были вернуться на базу. Задание было, ни мало ни много, раздобыть шифровальную машину «Энигма». Разгромив штаб немецкого полка, машинку они там не обнаружили и, прихватив пленного, отправились в обратный путь. При швартовке к борту подводной лодки один из разведчиков схватил бросательный конец, встал, чем нарушил равновесие резиновой лодки, и в этот момент её перевернула волна. Спастись удалось только одному из находившихся в лодке разведчиков, трое других, в том числе младший лейтенант Бламирский, и пленный утонули. Находившийся в другой лодке командир разведгруппы благополучно вернулся на базу.

В отряде служил еще один принаровец, земляк Бламирского -- Василий Венедиктович Симсон. Он родился 21 апреля 1920 года в деревне Омут II. Сведения про него крайне скупы. Из доступных документов известно, что он пошел на защиту СССР добровольно, а не по мобилизации. Такая категория лиц особо выделялась в воинских формулярах. В комсомол вступить не успел. В «Именном списке безвозвратных потерь личного состава КБФ» записано, что он пропал без вести 18 января 1942 года. Такая же дата указана и у Медведева Петра Павловича 1916 года рождения старшины 1 ступени родом из Нарвы. Можно только предполагать, что их вдвоём отправили в тыл врага куда-то недалеко от Нарвы в конце 1941 года. В то время в разведотряде существовала практика заброски разведчиков на мотосанях по льду Финского залива во время пурги или метели. Что с ними случилось -- неизвестно. По всей видимости, они погибли, пытаясь выполнить полученное от командование задание.

Евгения Кацева вспоминала, как в ноябре 1941 г. она попала во флотскую разведку: «Те, кого он (морской офицер) отобрал, были, кстати, первыми девушками на Балтийском флоте. Потом уже, через много лет, он объяснил, почему не захотел меня взять поначалу. Задумано было десантировать радисток в тыл противника, в оккупированные зоны Ленинградской области. Нас предполагалось сбрасывать и легализовать в деревнях. А я мало походила на деревенскую девушку». Действительно, Евгения с ярко выраженной семитской внешностью совершенно не подходила на эту роль. Уже в конце 1941 года у командования имелась задумка забросить некоторое число разведчиц, с надеждой, что они как-то сумеют обосноваться на оккупированной местности. И если не умением, то числом предоставят по крупинке хоть какую-то информацию о том, что происходит за линией фронта. Кстати, согласно документальной повести П. Карпенко, Ю. Носков «Дочь республика», именно Кацева учила Кульман радиоделу. Она уже успела к этому времени закончить специальные радиокурсы РО КБФ и считалась квалифицированным специалистом.

Хелен Кульман попала на аналогичные курсы в апреле 1942 г. из Челябинской области, откуда её доставили на самолёте в Ленинград. Она была к тому времени медсестрой, комсоргом батальона и младшим политруком по званию.

Скорее всего, на специальные курсы разведчиков-радистов Тайнову приняли примерно в то же время, что и Кульман, весной 1942 года, где-то в апреле-мае месяце. О том, куда была зачислена сестра, совершенно ясно представлял её брат Леонид. Он погиб 7.09.1942 г. в составе 741 сп 128 сд в Мгинском районе Ленинградской области где-то в районе небезызвестного пос. Синявина. В его документах записано, что отец проживает по адресу Кировская обл. Богородицкий р-н. дер. Переволок. При этом имя и довольно редкое отчество отца указано правильно. Сам ли он сознательно исказил информацию о месте жительства отца или помогли компетентные органы — не известно. Явно, что это было сделано для того, чтобы в случае, если его документы каким-то образом попали бы в руки немцев, не подставить семью и в первую очередь сестру. В армию Леонида призвали 20.10.1941 г. Ораниенбаумским (на тот момент Ломоносовским) РВК.

Грищинский писал: «В Лебяжьем, где размещался тогда наш отряд "тихой балтийской службы", Руфина Тайнова была немедленно обмундирована и, как краснофлотец, зачислена на все виды довольствия. Она была включена в состав группы девушек, проходящих подготовку. Все наши разведчики жили в двухэтажном деревянном доме у берега залива, сразу же при въезде в Лебяжье, со стороны Большой Ижоры ... В спаянную суровой дружбой семью моряков-разведчиков вошла как равная девушка из Переволока. Атмосфера этой новой для нее жизни не могла не оказать влияния на ее впечатлительную натуру ...По субботам в клубе "Маяк", устроенном из бывшей церквушки, бывали обычно танцы. И не раз в то время, когда наш радист и шифровальщик передавал в Ленинград полученные в этот день разведданные, люди, их доставившие, лихо кружились в молельной "Маяка", отплясывая брызжущую весельем "Чилиту". Танцевали в клубе лебяжинские девушки, танцевала и Руфина Тайнова вместе со своими подругами-разведчицами. Никому из них не приходило, пожалуй, в голову, что вечер этот может оказаться для кого-то последним ...». Похоже, с конспирацией у балтийской разведки была просто беда. Люди, которых готовили, в том числе, к нелегальной работе в тылу врага, спокойно «тусовались» в общем круге. Таким образом, провал одного мог легко потянуть за собой гибель и остальных, что в итоге и получалось.

Из рассказа Грищинского: «Завершающий этап её подготовки был в Ленинграде. Инструктором Руфины был теперь другой офицер — капитан-лейтенант Тарасов. Радиоделу учил Тайнову старшина 1-й статьи Анисимов К.В. ...». Про упоминаемого выше Тарасова Николая Александровича, который готовил непосредственно перед высадкой, ничего не известно (Подготовку Кульман, курировал старший лейтенант Куприян Изотович Викулин). Получается, что только в Ленинграде проходило её обучение радиоделу, в чём заключалась подготовка до этого становится совсем непонятно, не в танцах же в бывшей церкви.

По воспоминаниям Удальцова, радиоделу его готовили в Усть-Ижоре. Это место находилось на территории самого Ленинграда при впадения реки Ижоры в Неву. Подготовка шла индивидуально или в составе очень небольшой группы на конспиративных квартирах. Чему и как можно было научить на курсах за 3 месяца? Военная обстановка не давала больше времени на обучение. Это было время самого тяжелого периода блокады, судьба Ленинграда висела на волоске. Выше было написано, что обучали радиоделу (азбука Морзе, работа на ключе — это, по сути, из той же серии). Обучали с утра до вечера по 10 и более часов, практически без перерыва. С такой интенсивностью занятий подготовить радиста на приём и передачу азбукой Морзе более чем реально (это автор может судить по собственному опыту). Ясно, что была техническая подготовка по работе на радиостанции «Север» («Север-бис» или как ласково называли сами радисты «Северок») которую использовали при отправке в разведчиков в тыл.

Вся парашютная подготовка заключалась только в небольшом инструктаже. По свидетельству Удальцова, никаких пробных прыжков не было. Тратить моторесурс самолётов и драгоценное в условиях блокады авиационное топливо на такое пустое дело не считали нужным.

Разведчику, чтобы наблюдать, надо представлять, что ты видишь перед собой, уметь различать по нашивкам, знакам отличия разные рода гитлеровских войск, типы оружия и т. п. Морскому разведчику — типы кораблей по силуэтам. Параллельно с обучением радиоделу шла подготовка по оперативной работе. Для этого имелись различные плакаты, висевшие на стенах, дающие наглядное представление об амуниции и экипировке в немецкой армии.

Недели за две до высадки, разведчицу определяли на конспиративную квартиру в Ленинграде. Туда приходил специалист, который объяснял, с каким шифром и как предстояло работать в тылу врага. По рассказу Удальцова шифр базировался на следующей системе: с собой давалось несколько страниц из книги или целая книга. Указывался номер страницы, потом цифрами определялись строка и нужная в строке буква, если отсчитывать слева направо. Должна была получиться комбинация из 5 цифровых знаков, которые составляли одну букву. Выделялся свой позывной или несколько, в зависимости от обстановки, определялась основная дежурная частота, а также личная для каждого радиста необходимые для связи с командованием. Центр связи работал круглосуточно, хотя иногда радист мог заранее определить время выхода на связь. Офицер-оперативник выдавал конкретные задания на предстоящую операцию. И только, когда всё было отработано разведчика отправляли в тыл к врагу.

Некоторые сведения непосредственно о разведотделе флота, в котором довелось служить как Р. Тайновой, так Х. Кульман и М. Удальцову. В 1941-42 гг. начальником разведки Краснознаменного Балтийского Флота был полковник Н. С. Фрумкин, в декабре 1942 года к исполнению обязанностей приступил капитан 2 ранга Леонид Константинович Бекренев, который руководил разведкой до сентября 1943 года. Еще несколько имен: группой подготовки разведчиков-радистов руководил капитан-лейтенант Л. П. Подошкин, группу изготовления документов для разведчиков возглавлял Батраков, парашютной подготовкой занимались В. И. Харахонов и Г. Д. Гальченко. Она же с июня 1942 года руководила воздушными перебросками всех сотрудников РО штаба КБФ на задание. Начальником радиоузла особого назначения (РУОН), обеспечивающим радиосвязью Центра с группами в тылу врага, был капитан Павлов. Разведотдел занимался агентурной, воздушной и радиоразведкой, а также разрабатывал и проводил диверсионные мероприятия. Кроме того, имелась рота водолазов-разведчиков, выполнявших специальные задания.

Перед Руфиной Тайновой штаб КБФ, скорее всего, поставил следующие задачи: выяснение состава военного флота на Чудском озере, характер и частота перевозок по реке Нарове, состав частей, дислоцированных в Принаровье, политическое положение в Эстонии, возможно, наличие оборонительных сооружений по реке Нарова (уже в то время думали, как будут наступать на врага). Наверняка надо было передавать сведения и о положении дел в городе Нарва, который был значительным транспортным узлом. Через город шло значительное количество перевозок для снабжения немецких армий, воевавших под Ленинградом. Груз морем прибывал в Таллин и далее по железной дороге через Нарву направлялся на восток. Именно авиация Балтийского флота постоянно пыталась разбомбить мост через Нарову, значит, надо было передавать сведения о результативности этих авиаударов. В любом случае интересовал характер и частота перевозок, а также организация охраны. Может быть, по прошествии времени могли поступить по радио дополнительные уточняющие задания. Вот как описывают задачи, поставленные перед Кульман в книге «Дочь республики»: «Первое сообщение - о приземлении. Последующие - об охране железных и шоссейных дорог, мостов. Состояние вражеского флота на Чудском озере. Вооружение, силы, центры националистов и примерная численность гарнизонов гитлеровцев в городах и в селениях. Паспортный режим. Ледовая обстановка в Пярнуском заливе. Интенсивность морских перевозок. Воинские склады в городах. Лагеря военнопленных: место, примерная численность». Ей вроде бы был дан пароль для связи в Тарту. Нет никаких указаний, что у Тайновой был какой-то запасной вариант связи через встречи с подпольщиками в Нарве. Вся такая деятельность в самом городе была успешно пресечена эстонской политической полицией и немецкой контрразведкой. Во всяком случае, у разведки КБФ там точно никого не было.

Выброску на место Тайновой произвели 25 августа 1942 года. Переброску разведчицы осуществлял экипаж специального самолета СБ при разведке КБФ, которым, вероятно, руководил не раз выполнявший такие задания летчик Каминский. Он же через 2 с небольшим недели забросил в тыл немцев Кульман.

Фаронов И.Г. записал с чьих-то слов: «При посадке она повредила ногу. Оказавшись ночью одна в лесу, она зарыла в землю рацию и парашют и стала ждать утра. Утром она услышала звон колокола и пошла на звон. Вышла в деревню Степановщина». Про то, что он повредил ногу при первом прыжке, вспоминал и Удальцов.

Грищинский К.К. в своём достаточно художественном рассказе описывает момент выброски так: «В ночь на вторник 25 августа 1942 года над лесным массивом у истоков Нарвы советский самолет выбросил парашютистку. Её спуск проходил плавно, но у самой земли купол зацепил за сучья дерева. Её пришлось перерезать стропы ножом и падать на землю с трёхметровой высоты. Прыжок оказался неудачным: левая нога попала на корень и подвернулась. От сильной боли в суставе Руфина чуть не закричала. Превозмогая боль, парашютистка постаралась уничтожить следы приземления. Она смогла ухватиться за один из стропов, и освободившийся от груза шелк соскользнул с дерева вниз. Девушка вырыла ножом яму, закопала парашют, прикрыла его мхом и валежником.
Некоторое время она лежала, прислушиваясь к ночным звукам леса. "Что делать? Как действовать далее?". Когда рассвело, Руфина развернула рацию. Это был маленький портативный аппарат "Север". Она включила питание, стала настраивать передатчик. Но он не работал. Должно быть, при падении что-то в нем повредилось. Чувство горькой досады овладело девушкой. В начале травма ноги, потом невозможность выйти на связь ...Однако падать духом незачем. Все поправимо: опираясь на палку, она сумеет дойти до Переволока. А там будет видно, как наладить связь. Либо "северок" удастся исправить, либо найдется другой выход из положения. Она припомнила слова инструктора: "В любом случае не теряться, нет безнадежных ситуаций".
К вечеру донеслись удары колокола. Руфина сразу же узнала знакомый звон. Это был Кресто-Ольгинский погост. Значит, летчик выбросил её над Загривским лесом, километрах в пятнадцати от Переволока.
Прошло около суток, прежде чем Руфина добралась, до опушки леса по выбранному ею направлению. В речной пойме виднелись очертания населенного пункта. Руфина сразу же узнала деревню. Это была Степановщина, где жила ее близкая подруга, участница самодеятельных спектаклей в Переволоке». Откуда взялись такие подробности? С одной стороны, это вымысел автора, а с другой примерно, так было у многих из тех, кто забрасывался в тыл немцев методом десантирования с воздуха. Единственно, кажется, зря Грищинский наговаривает на радиостанцию «Север». Удальцов и многие другие отмечали безусловную надежность этого типа радиопередатчика.

Из рассказа Удальцова М.А., о том, как сбрасывали разведчиков в тыл врага: «Парашютной подготовки не было. Привозили на аэродром, там познакомят с лётчиками. 100 грамм спирта не разведенного. Бомбовой люк, вначале даже не был обшит. Потом были случаи, что летчик даёт сигнал, что надо прыгать, а тот, кто там - схватится за провода и держится. Тогда бомбовой люк обшили фанерой, сделали гладким. Там есть два кронштейна, которые держат бомбу и доска на этих кронштейнах, и ты сидишь на доске. Люк бомбовый закрывается, шторки эти, но всё равно там такие щели широкие, что ноги можно просунуть, и ты всё видишь. Летчик даёт лампочкой сигнал. Но ты поймешь по гулу самолёта, он сначала набирает большую высоту, залетает к немцам в тыл, потом разворачивается и оттуда летит обратно, приглушает моторы, дает снижение потихоньку. Даёт сигнал, что сейчас тебя выброшу, нажимает на кнопку, шторки раздвигаются, кронштейны отходят, и ты с доской пошел вниз». Парашют раскрывался автоматически, но на всякий случай запасное кольцо было на локте, другой рукой держал его. В самолете руки скрещены на груди, и как только вывалишься, ты обязательно руки разбросишь невольно в сторону и выдергиваешь кольцо». Самолет заходил со стороны Эстонии, снижался до 400-500 м, давал сигнал готовности и открывал люк. Запасного парашюта не было, на груди вешался резиновый мешок с радиостанцией и батареями для неё. Радиостанция была небольшая и легкая, а вот батареи БАС-80 основная и запасная, каждая по 3 кг. Парашют цеплялся сзади, а на груди примерно 12-ти килограммовый мешок. Кроме рации выдавали запас продуктов, какое-то количество немецких денег, гражданская одежда, оружия не было. Десантировалась Руфина скорее всего в каком-нибудь комбинезоне. После посадки надо было надежно спрятать парашют и переодеться в другую, не вызывающую подозрения, одежду. Также необходимо было передать сообщения подтверждающее удачное приземление. Затем, на первое время, замаскировать  где-то радиостанцию.

Точное место приземления Руфины неизвестно, упоминали Каколок, Омут и загривские поля. Еще говорили, что в тумане штурман сбился и высадил не в том месте как было запланировано. Представляется, что место около Загривья -- наиболее подходящий вариант. Не посредине же деревни, в самом деле, сбрасывать разведчицу на парашюте. Любое место около реки опасно обилием лишних свидетелей и тем, что можно угодить в воду с не предсказуемыми последствиями. Со слов Удальцова, это было абсолютно обычное дело, когда штурман ошибался с местом десантирования на 20-30 километров. Так что в данном случае погрешность была минимальной. В конце августа уже достаточно тёмные ночи, а если удалось подгадать и туман, то совсем хорошо.

Это был для Руфины первый и последний прыжок, направленный в абсолютную неизвестность. Что её там ждет, не мог толком сказать никто из тех, кто посылал на задание.

Воспоминания Хрычёвой Н.Я. (1919 гр., дев. Голубева), записаны в 1979 г., из собрания Загривского школьного музея: «Подружились мы с Руфой ещё девчонками. Руфа жила в Переволоке, а я в Степановщине. Однажды к нам в Скарятинскую школу приехали на экскурсию ребята из Переволока. Руфа мне сразу понравилась больше, чем другие девчонки. Она была красивая, весёлая, боевая. Мы с ней подружились. На этой экскурсии мы были вместе. Жили мы далеко друг от друга, и поэтому встречаться приходилось редко. Когда были детьми, то встречались в церкви, в церковные праздники ходили друг к другу в гости. Когда стали взрослыми, то встречались только на вечеринках и то очень редко. Но, несмотря на это очень дружили. Мне очень нравилось ходить в гости к Руфе, так как родители её были гостеприимные. Жизнь у нас с Руфой была почти одинаковая. Детство было очень тяжёлое: в семь лет приходилось ходить в поле пасти коров. Руфа была немного младше меня. С 12 лет она уже пахала поле. В 1940-41 году Руфа уехала в Нарву. В то время уезжала вся молодёжь в город, уехала и Руфа. Месяца через два началась оккупация немцев. Мы не успели уехать и остались дома. С тех пор больше я Руфу не видела. Только слышала от других, что она переехала в Россию.
1942 год, июнь. Я развешивала сушить рыбу. Вдруг за спиной услышала: «Нина!» Я узнала знакомый голос и обернулась: «Руфа!» - крикнула я. Она приложила палец к губам: «Тсс-с». Она сразу спросила, есть ли в деревне немцы. Немцев в деревне не было.
На ней было одето голубое платье, бежевые туфли, на руке часы, а под часами носовой платочек. Волосы у Руфы были вьющиеся. Руфа хромала на одну ногу. Мы зашли в дом. Я накормила её, потом когда вошли в дом, Руфа спросила: «Нина, могу я тебе по-прежнему верить? Ты такая же, как и была прежде?» «Да, Руфа, ты можешь на меня положиться. Я нисколько не изменилась», - ответила я. Руфа рассказала, что её сбросили между Омутом и Степановщиной, а надо было в Переволок. Был туман, штурману было плохо видно, и её сбросили раньше. Она неудачно приземлилась и вывихнула ногу.
Руфа сказала: «Я должна попасть домой. Помоги мне, Нина». Я сказала, что можешь идти спокойно, тебя никто не остановит. Она рассказала, что в лесу у неё спрятана рация и парашют. Потом Руфа перенесла рацию домой и не сказала даже мне. Мы договорились с Руфой, что если будут меня спрашивать про неё, то я буду говорить, что Руфе жилось в Нарве плохо, и она приехала к родителям, чтобы умереть на родной земле. Потом договорились о встречах. Пошла Руфа по дороге свободно, никто её не задержал и ничего никто не сказал. Когда Руфа пришла домой, отец сразу поехал в полицию в Скамью и сказал, что дочка пришла домой. В деревне уже ходили слухи, что Руфа пришла домой вся оборванная, перешла через границу, но мы знали и молчали ...».

В приведенных выше воспоминаниях много интересных подробностей: про туман, про часы на руке и платочек под ними. Но вызывает сомнение, что Тайнова в первом же доме рассказала, как её сбросили на парашюте. Это не только противоречило всем правилам конспирации, но подвергало смертельному риску тех, кто узнавал такие новости. За не доносительство немцы расстреляли бы без всяких сомнений. Хотя в ситуации огромного стресса и полного непонимания обстановки она могла и поделиться сведениями с подругой. Про то, что Руфина пришла в родную деревню Переволок, прихрамывая, откуда-то со стороны Омута, вспоминал и Дроздик Николай Александрович.

Опять из собраний Загривского музея, вспоминает Я.А. Голубев (Яков Авксентиев, 1895 гр., Степановщина), это отец той Нины, воспоминания которой приведены выше: «Это было в июне. Явилась подруга моей дочери Руфина Тайнова. Мы были в испуге, немцы могли всё наше семейство расстрелять. Она просила Нину, чтобы приводила её до дома. Посоветовали идти свободно, так как днём пропусков немцы не требовали. До дома Руфа дошла благополучно. Отец прописал её, и она стала работать. Все данные получала от немецких офицеров. Она ловко устроилась, как специалист, посланный работать в тылу врага ...». Голубев не обмолвился о том, что ему стала известна какая-то тайна (или он и в самом деле не знал всех подробностей), но в любом случае сильно испугался. Даже тот факт, что вдруг ниоткуда появился человек и о нём не сообщили властям, несло серьёзною угрозу жизни всей семьи.

Из записей Фаронова И.Г.: «… Придя домой, она пошла в деревню Скамья в немецкую комендатуру и, обманула немцев, сказав о том, что она находилась под Ленинградом на оборонительных работах, что не могла больше переносить голод и перешла линию фронта. Немцы отпустили её. Она привезла рацию и поместила её в сарай с сеном. Под видом посещения родных она ходила по соседним деревням, собирала сведения и передавала на Большую Землю ...». Надо иметь в виду, что самого Фаронова во время войны в этих местах не было. Уже после войны, будучи директором Нарвского городского музея, он собирал сведения о земляках. Поэтому в записях он пересказывает то, что слышал от разных людей уже в послевоенное время.

Теперь обратимся к воспоминаниям человека, который был для Руфины не просто близким родственником, а фактически членом их семьи. Записал со слов Гринёвой Тамары Васильевны 18 мая 1968 г. Кривошеев Е. (из собрания Нарвского городского музея).
«Я - двоюродная сестра Руфины ТАЙНОВОЙ. Её мать и моя были сёстрами. Я родилась 15 июня 1922 г. в деревне Втроя, Ленинградской области, Сланцевского района.
Руфина Александровна ТАЙНОВА родилась в 1920 г. в деревне Переволок (это 5 км от деревни Втроя). Я на 1.5 - 2 года была моложе Руфины.
Росли вместе, часто встречались. Я росла сиротой, т.к. в 1923 - 1924 г. отец мой ушёл через границу в СССР, и больше мы о нем ничего не знаем до сих пор. Когда мне исполнилось 14 лет, умерла моя мама. У меня была еще сестра с 1921 г. - Клавдия. Мы остались с бабушкой после смерти матери. Семья Руфины нам помогала, т.к. нам было трудно жить. Мы часто были у них в Переволоках.
Руфина училась в начальной 4-х годичной школе в Переволоках, а 5 и 6 класс окончила в школе Скамьи (5 км. от Переволок). В 1940 г. Руфина с младшим братом Леонидом переехала в Нарву, немного позже приехали к ним и мы с сестрой Клавдией. Руфина работал прядильщицей на Льнопрядильной мануфактуре (в старом корпусе), а я - прядильщицей в новом корпусе. Брат Руфины - Леонид работал тоже на Льнопрядильной мануфактуре. Руфина и Леонид жили в Ивангороде у своего дяди Лукина, на Новой линии в районе Горсовета, дом не сохранился. Когда началась война, мы хотели эвакуироваться. Но меня ранило в ногу от артиллерийского обстрела со стороны Плюссы. Это было в августе 1941 г. Из-за меня не поехала в эвакуацию и Клавдия. Руфина и Леонид эвакуировались в Ленинград перед захватом Нарвы немцами.
Я была в больнице, тут немцы заняли Нарву. Больница была в старом городе, а потом нас перевели в Кренгольмскую больницу (где теперь родильный дом). Врачи и сестры были те же, что и до войны. Немцы к нам в больницу не приходили. Из больницы вместе с Клавдией мы уехали в деревню: Клавдия жила во Втрое у бабушки, а я - у родителей Руфины в Переволоках. Мы жили впятером: отец Руфины Александр Харитонович, мать её - Екатерина Степановна, младшие братья Руфины - Иван 8-9 лет, Владимир - 7-8 лет и я.
Отца Руфины немцы ж в чем-то подозревали. Его старший брат - Иван Харитонович Тайнов был расстрелян белыми в 1919 г. в Принаровье. Он был в Красной Армии. За это Александра Харитоновича преследовали немцы. Его несколько раз вызывала на допрос в Скамью в полицию. Но всякий раз он возвращался домой. Это было еще до прихода Руфины.
Вскоре у меня нога поправилась, и я переехала к бабушке во Втрою. Однажды я услышала во Втрое, что пришла Руфина домой. Это было летом 1942 г. Я пошла в Переволок, встретилась с Руфиной. Она сказала, что была в СССР, соскучилась по дому, перешла линию фронта и пришла домой. Руфину взяли в Нарву для проверки. Здесь держали её неделю. Потом вернулась домой ...».

Без всяких сомнений это наиболее точный и правдивый рассказ, содержащие массу подробностей, о которых никто другой не мог поведать. Так вот близкий человек, двоюродная сестра была не в курсе, как и почему появилась Руфина, ей, как и всем остальным, была преподнесена заготовленная легенда.

После войны органами НКВД было заведено дело на Муравьева Андрея Кирилловича 1895г.р. ур. д. Переволок, которого обвиняли в пособничестве немцам, так как во время оккупации он был уполномоченным по поставкам сельхозпродукции в деревнях Переволок и Дюк-Переволок. В рамках производства этого дела допрашивался ряд свидетелей, в том числе касались и темы Тайновых. В числе прочих, показания были взяты с Ивана Тайнова (родной брат Руфины), которому на тот момент было 15 лет: «... Моя сестра Руфина 1921 г.р. в 1941 году из Нарвы эвакуировалась в тыл Сов. Союза, в Ленинграде кончила курсы радисток и была на самолете в 1942 году заброшена в тыл нем. войск, в район нашей деревни с рацией. После спуска на парашюте упрятав в лесу рацию и продукты, это было в 10 км от нашей деревни, она пришла домой к нам. Отец мой об этом заявил в полицию, что явилась дочь и её арестовали, она там не призналась, что переброшена с заданием и через три месяца её освободили. Она после этого жила в деревне у нас месяцев шесть ...». Очень значительные расхождения по срокам пребывания Руфины в Нарвской тюрьме. Если выше говорилось всего об одной недели, то брат - о целых трех месяцах. Позднее он же давал интервью, которое было напечатано в газете «Знамя Труда» 25.09.1993 г.: «... Когда отец пришел за нами, здесь, в Переволоке, уже были немцы. Война прервала всё: помыслы и связи. Мы остались здесь, а Руфина с Леонидом, вместе с отступающими войсками и населением, оказались под Ленинградом. Брат оказался на фронте, а сестра поступила на балтийскую военную базу в Кронштадте, где прошла обучение в разведшколе. В наш принаровский край она вылетела на задание с Ораниенбаумского пятачка (это было летом 1942 года - июль или август). Приземлилась в Загривье. И три дня прожила у подруги Мельниковой (которая тоже жила в Нарве). Её долгое нелегальное пребывание не могла быть незамеченным. И она приказала отцу сдать её в полицию. Да, это был приказ дочери-разведчицы отцу-коммунисту. Была выдвинута легенда, что она перешла линию фронта, направляясь к родным. После допросов Руфину поместили в тюрьму. Через некоторое время её освободили, но она постоянно чувствовала за собой контроль, хотя и негласный ...». Летом 1941 года у главы семьи были уже планы всем семейством перебраться на место жительства в Нарву, где уже обосновались старшие дети. В целом за прошедшие почти 50 лет в памяти рассказчика многое спуталось и забылось. Кто такая Мельникова, у которой якобы прожила сестра 3 дня, установить не удалось. Возможно это деревенская кличка Голубевых, воспоминания которых приведены выше, но они сами об этом ничего не говорили. И долгосрочное пребывания в Степановщине вызывает большие сомнения. Оттуда до родного Переволока примерно 10 километров, для деревенской девушки, даже с поврежденной ногой -- это не расстояние.

Как указывает Гринёва, Тайнову сразу же оправили в Нарву и посадили под арест для выяснения обстоятельств её появления в родной деревне. Уже на следующий день она была допрошена по делу своего отца Тайнова А.Х. Есть смысл привести перевод протокола допроса практически полностью:
«26 августа 1942 г. референт Политической полиции г. Нарвы Сооме заслушал свидетельницу в своей служебной комнате, которая показала следующее:
Моё имя Руфина Александровна Тайнова род. 29.03.1921 в вол. Рая деревне Переволок, имею 4 класса нач. образование, под судом не была, последнее место жительства Сов. Союз Усть-Рудица.
Предупреждена об ответственности за дачу ложных показаний и ответственность за это мной понята.
В августе 1941 года ушла с отступающими красными в Советский Союз, откуда пришла назад 25 августа этого года.
Во время коммунистического порядка жила в Нарве и работала на Льнопрядильной фабрике. Квартира была в Нарве на Новой линии, дом №76 и позднее Новая линия №93/94. В последнее время со мной в одной квартире жил мой отец Александр Тайнов. Я знаю, мой отец А. Тайнов во время жительства в Нарве политикой не занимался, в коммунистических организациях не состоял. В Нарве жил со мной и ходил на Кренгольмскую фабрику на строительные работы.
Обязуюсь сохранить в тайне, всё что от меня стало известно.».

У эстонского полицейского не было задачи выяснить, как именно Тайнова оказалась в Принаровье, он вёл допрос по совершенно другой теме. Но косвенно в беседе оказался затронут очень любопытный момент: какая легенда была у разведчицы для легализации на оккупированной территории. Как последнее место проживания указан посёлок Усть-Рудица, который находился на территории Ораниенбаумского плацдарма (Кстати, эту деревню упоминает Грищинский, как место, где моряки-разведчики высматривали возможное место для перехода линии фронта). Мотив, что соскучилась по дому, вряд ли мог убедить контролирующий орган, а вот то, что условия жизни стали невыносимыми, звучало бы вполне убедительным. Человек из советского «рая» вырвался на свободу — это являлось достаточным аргументом. Не будем забывать, что в тот период времени жителям Эстонии разрешалось вызволять из немецкого плена своих сыновей. Писалось что-то вроде гарантийного письма, мол в крестьянском хозяйстве не хватает рабочих рук, просим отпустить нашего сына, тогда мы сможем поставлять немецкой армии еще больше продовольствия. Письмо заверялось местными органами власти и посылалось на рассмотрение администрации лагеря военнопленных. Часто шли навстречу и опускали парня домой (если, конечно, он не был партийным или из командного состава), при этом выдавалось «Удостоверение об увольнении» на немецком и русском языках.

Любопытно, как Тайнова объяснила свой переход через линию фронта, да так, что осталась незамеченной. Иначе же кто-то должен был зафиксировать такой факт, и это можно было бы легко поверить. Потом надо было преодолеть более 100 км, и как-то обосновывать патрулям и полицейским цель своего путешествия. Любой человек тогда автоматически попадал под подозрения. Есть основания предполагать, что у Руфины Тайновы сохранился эстонский паспорт времен независимой республики (точнее он хранился у командования, и его выдали непосредственно перед отправкой на задание). За недолгий период Советской власти в Эстонии очень немногие из нарвитян успели обзавестись советскими паспортами, а какой-то документ, тем более в эвакуации на руках был необходим. В том паспорте указывалось место жительства и, таким образом, показывая этот паспорт патрулям, можно было их убедить, что двигаешься домой. Но, впрочем, это только догадки.

Фаронов И.Г. писал: «… сказала немцам, что она находилась под Ленинградом на оборонительных работах, что не могла больше переносить голод и перешла линию фронта ...».

В. Кривошеев записал 20 мая 1967 г. со слов Шувалова А.А. (из собрания Нарвского музея): «Руфину Тайнову я встретил в 1942 г. в доме Шапиро в тюрьме. Меня вывели во двор грузить картофель, а она из окна камеры (первое окно от ворот) спросила, сколько лет мне дали. Я ответил, что не знаю.- А меня скоро домой - сказала она. Это был её первый арест ...».

В то же время один из тех людей, кто сам готовил её к заданию - Грищинский описывал подготовку так: «"Легенду" Руфина выучила назубок. Придуманные нами и действительные факты её биографии сопрягались между собой так, чтобы вовсе не было в ней пребывания Руфы на советской стороне фронта. Забылись мне «ходы» этой «истории», но знаю, что выглядела она вполне правдоподобно ... Капитан-лейтенант Иван Саунин, погибший год спустя в районе Автова, вместе со мной проверял, как усвоила «легенду» Тайнова. На имитированном «допросе» мы пытались ее сбить с толку разными каверзными вопросами — Руфина вышла из испытания с честью ... У Руфины был довоенный советский паспорт, изготовленный в разведцентре заново, без отметок о прописке в Большой Ижоре. На нем стояли печати немецких комендатур. Работа была безупречной, и эта "липа" в комендатуре, должно быть, не вызвала сомнений ...». Указанное на допросе Руфиной место как раз и находилось на территории, контролируемой советскими войсками. Впрочем, сам Грищинский признаётся, что многое забыл из того времени, да и «легенду» могли переиграть уже без него во время более поздней подготовки в Ленинграде.

В это же самое время в Нарвской тюрьме сидел Василий Маркус 1912 г. р., родом из деревни Венкюль (деревня недалеко от впадения реки Наровы в Финский залив), который так же был разведчиком при штабе КБФ. Его забросили 14 августа, т. е. всего за 11 дней до Тайновой. В причинах его ареста нет полной ясности, то ли его выдали, когда прятался в отцовском сенном сарае, то ли он сам сдался эстонской политической полиции. В эстонском архиве сохранился достаточно подробный протокол допроса, в котором он рассказывает, как и где его готовили. Приводил он и пример своего собственного шифра. Однако, как оказалось, рацию он не сдал, сказал, что забыл, где спрятал, шифр привел ложный, точных фамилий руководителей разведки не назвал и избегал всяческой конкретики. Из всего, что соответствует правде, он назвал деревню Озерки, где проходил подготовку. Впрочем, об этом немецкая полиция безопасности и так наверняка знала. Заметил ли он Тайнову в тюрьме — не известно. Так же нет уверенности, что он был с ней знаком или видел на советской территории. Но догадываться об обстоятельствах странного появления девушки, он вполне мог. Так или иначе, совершенно точно одно — Маркус её не выдал. Можно было бы предположить, что всё им рассказанное - это легенда, и таким образом его пытались легализовать в тылу врага. Но тогда ему отвели бы достаточное время на обустройство. А так советские отцы-командиры не позднее 25 сентября списали его со счетов, записав в пропавшие без вести. На этом примере видно, что срок ожидания агента в центре составлял примерно месяц (первый раз, сразу после выброски, он наверняка выходил на связь). Немцы рассказам Василия Маркуса не особенно поверили, и 14 сентября 1942 года его расстреляли.

Служила в том же разведотряде с 1941 года односельчанка Маркуса -- Еги Лидия Константиновна 1920 гр. Согласно документов она «пропала без вести при выполнении задания командования 27.06.44 г.».

Самое удивительное, что в это же самое время в Нарвской тюрьме пребывали еще, как минимум двое разведчиков, всё из того же разведотряда КБФ. Карточка тюремного учёта (из Эстонского нац. архива) гласит, что 5 августа 1942 года поступили Иванова Таисия Владимировна (в документе её имя указано с ошибкой Daisia) и Дорогина Анна (Нина) Ивановна. Есть там и третья фамилия — Мосягина В.С., но это имя ни о чём не говорит. Документы, касающиеся вышеуказанных лиц, более чем скупы на сведения — 5 июля немецкая тайная полевая полиция просит администрацию Нарвской тюрьмы принять под стражу этих трёх женщин. Попали же они в Нарвскую тюрьму, почему-то только через месяц. 16 сентября в 14.55 их освободили, опять же по представлению всё той же полевой полиции. К этим двум разведчицам вернемся чуть позже. Нет никаких догадок, могли ли они встречаться во время заключения с Тайновой, но исключать такую возможность нельзя.

По всему, легенда, рассказанная Тайновой, немцев вполне устроила, и через какое-то время Руфина оказалась на свободе. Возможно тут какую-то свою роль сыграли следующие обстоятельства. Из протокола допроса 26.12.1945 г. органами НКВД Муравьева А. К.: «... Примерно недели три после её ареста секретарь волостного правления по просьбе Тайнова Александра написал прошение, чтобы дочь освободили из тюрьмы, в этом прошении подписалась почти вся деревня, в том числе и я, после чего Тайнов Александр с прошением лично ездил в Нарву и дочь его Тайнова Руфа была освобождена ...».

После приезда из Нарвы она, скорее всего с помощью отца, перевезла рацию и спрятала её в сенном сарае, неподалёку от деревни. Наверняка в штаб ушло следующее сообщение об удачной легализации. Возможно, это послужило следствием, что следующей на территорию Эстонии отправили Хелен Кульман.

Вторая часть воспоминания Хрычёвой Н. Я.: «... Потом мы с Руфой встретились в церкви. Она дала мне знак, и мы вышли из церкви и пошли на кладбище. Там говорили мы долго. Я спросила у Руфы: "А ты не боишься?" Она ответила: "Или грудь в крестах, или голова в кустах. Ах, Нина, нечего бояться - их надо убивать и душить"». Немного поговорив, мы разошлись по домам. Больше Руфа ко мне не приходила.
Однажды мне передали, что Руфа зовёт меня в Переволок. Я пошла туда с подругой. Когда мы пришли на вечер, первое что я увидела это то, что Руфа была совсем пьяной. В зале были немцы. Я очень расстроилась, что шла такую дорогу, а она пьяная. Руфина увидела меня и сказала: "А, Нина!". Она захотела меня обнять, но я отошла в сторону и сказала: "Как тебе не стыдно, Руфа! Пригласила, а сама еле на ногах стоишь!". Её пригласил немец танцевать, но она, шатаясь, махнула рукой и отошла в сторону. В зале женщины говорили, что она целый день с ними пьёт вино. Я вышла в коридор. Там было много народу. Руфа тоже вышла и пошла на улицу. Когда все ушли и я осталась одна, Руфа не шатаясь прошла мимо меня и совершенно трезвым голосом сказала: "Нина, пойми, так надо". Я всё сразу поняла, что она притворяется и что ей просто нужны сведения от немцев. Мы вышли в зал. Руфа немного походила и ушла. Так и не пришлось нам вместе потанцевать».

Про танцы, как метод сбора информации, упоминается и в книге про Кульман «Дочь республики». Как рассказывают, в Принаровье располагались, главным образом, то ли поляки, то ли чехи, которые служили в немецкой армии. Найти с ними общий язык явно было не сложно.

Еще одни воспоминания про танцы, как одно из ярких деревенских событий, рассказанное А. Шуваловым: «... Потом я встретил её в деревне Переволок, когда освободился из тюрьмы в июне 1943 г. Я жил в деревне Втроя и приходил в Переволок к своему дяде Андрею Курмину. В народном доме были танцы. Я пошел туда и там встретил Руфину. Пару раз мы с ней станцевали. Потом пошли с ней за сцену. К нам сразу прибежал Иван Кретов и не уходил от нас, не дал с ней поговорить наедине. Он всё время крутился около Руфины. Он следил за ней. До войны Кретов знал Руфину, но презирал её, т.к. она была довольно легкого поведения. А тут он стал увиваться за ней. Я часто встречал Кретова в полиции, когда ходил на проверку. Иван Кретов был другом полицая Аренди. Так я не смог поговорить с ней наедине ...». С датой Шувалов, как будет видно ниже, немного напутал. Так же оставлю без комментариев личностные оценки, которые он выдал Кретову и Тайновой. Хотя про хорошие отношения между Кретовым и Аренди разговоры в деревне были.

Парадокс судьбы — довелось и упомянутому выше Ивану Ефимовичу Кретову в своё время отправиться в разведку. Уже после того, как в феврале 1944 года территория по правому берегу Наровы была освобождена Красной Армией, оставшееся местное население было эвакуировано в Кингисеппского района Ленинградской области. В апреле месяце НКГБ предложило Кретову сотрудничество. От предложений такого рода, в то время было весьма сложно отказаться. В мае его отвезли в Ленинград, где объяснили, что он с тремя товарищами (один из Нарвы, другой из Нарвской вол. и третий вероятно из Загривье) будет переправлен за линию фронта для сбора сведений. 8 июня в районе хутора Узно два военных разведчика провели их на нейтральную полосу и указали направление дальнейшего движения. Однако примерно через километр их задержали немцами. При допросе рассказам, что они бежали от мобилизации никто не поверил и очень быстро вывели «на чистою воду», заставив сознаться, что они посланы с разведывательными целями. Их заданием было выяснить в течении месяца местонахождение штабов, складов, укреплений, местонахождение контрольно-пропускных пунктов и по каким документам может передвигаться гражданское население. После недельного пребывания в тюрьме, предчувствуя, что ничем хорошим для него это не закончится, Иван Кретов сам высказал желание сотрудничать с немецкой контрразведкой и дал соответствующую подписку. После этого он несколько раз ходил по деревням с целью выявления партизан и связи населения с ними, а также тех, кто проводит антигерманскую агитацию. В частности, он навещал свои родителей в д. Веневере, которые при приближении фронта эвакуировались в глубь Эстонии. По его словам он никого не назвал немцам, заявляя, что никого сочувствующих советский власти он не обнаружил. В перерывах между «походами» Кретов жил при штабе и являлся прислугой. В сентябре 1944 г., после освобождения Эстонии, он вроде бы сам явился с повинной в СМЕРШ. Проведенное следствие подтвердило факт его сотрудничества с фашистами. 30.11.1944 г. Военный Трибунал войск НКВД на основании ст. 58-1а приговорил его к 10 годам исправительно-трудовых лагерей и и 5 лет поражения в правах без конфискации имущества. Означенный срок Кретов И.Е. отбыл сполна на сибирском лесоповале. После освобождения долгие годы работал продавцом магазина в родной деревне Переволок.

Нет никаких сведений о том, какую именно информацию передала Руфина своему командованию. Неизвестно, представляла ли она хоть какую-то ценность для них. Но то, что она всё-таки связалась со штабом практически не вызывает сомнения - об этом далее.

Руфина поселилась в отцовском доме и стала помогать уже немолодым родителям, лишняя пара рук в крестьянском хозяйстве всегда была к месту. Согласно педантичного немецкого учета у Тайновых по состоянию 15 декабря 1942 года имелось: 1 лошадь (достаточно старая кобыла), 2 коровы, 1 овца и 4 курицы. Эти данные были необходимы, чтобы рассчитать кто и сколько должен сдавать продовольствия в поддержку немецкой армии.

Жизнь и разведработа у Тайновой шла своим чередом, однако, вдруг в штабе взяли и вычеркнули её из списка личного состава: «Именной список безвозвратных потерь личного состава разведотдела штаба КБФ по состоянию на 10 окт. 1943 г.» запись: «радист РО Шт. КБФ Тайнова Руфина Александровна 22.11.1942 пропала без вести при выполнении боевого задания».

Нам хорошо известно, что вроде бы всё в порядке, а в штабе решили, что разведчица провалилась. Что же могло случиться? Точного ответа нет, можно только предположить, что Тайнова пропустила несколько сеансов связи. В Ленинграде быстро решили, что это провал и сделали соответствующую запись в формуляре. Если просмотреть упоминающийся выше список, то видно, что практически все радисты-разведчики записаны пропавшими без вести, хотя даты у всех разные. Если бы она не смогла связаться с центром сразу после заброски в тыл, соответствующую запись сделали бы еще в сентябре.

Почему же Тайнова не выходила в эфир? Достаточно точно известно, что рацию она хранила в сенном сарае. Наступила глубокая осень, резко похолодало, и батареи могли просто-напросто разрядиться. Это представляется вполне вероятной версией. Надо понимать, что в то время зарядить батареи было просто нереально (это далеко не то, что сейчас смартфон поставить на зарядку), хотя бы потому, что в деревне попросту не было электричества. Да и на рынке купить запасной источник энергии для советской радиостанции было, мягко говоря, проблематично. Удальцов утверждал, что двух батарей, основной и запасной должно было хватать на полгода с учетом выхода в эфир раз в неделю. Хранилось всё в резиновом водонепроницаемом мешке, а если закопать в сено, то вроде бы можно не бояться похолодания.

В книге М. Болтунова «Ахиллесова пята разведки», посвященной как раз радиосвязи в разведке упоминается, со ссылкой на доклад операторов связи, что к началу ноября у Кульман питание начало сдавать: «До 6.11.42 года корреспондент работал со слышимостью 1-2-3 балла, временами пропадал совершенно». Планировалось даже отправить несколько комплектов батарей, но как написано в книге: «Леэн без помощи Центра решила эту проблему. Где и как она достала батареи, теперь уже навсегда останется загадкой». Если реалистично предположить, что просто произошла замена на запасную батарею, то легко посчитать, что одного источника питания хватило на полтора месяца пребывания в тылу. Тайнова поддерживала радиосвязь примерно 3 месяца, как раз в соответствии с приведенным выше расчетом срока службы двух батарей.

Радиостанции «Север» и еще модификация 1942 года «Север-бис» производились в блокадном Ленинграде. Это был настоящий шедевр советской радиотехнике. При весьма скромных габаритах 180х150х100 мм, весе всего 3 кг и мощности 2 Вт («Север-би» 2.5 Вт) дальность связи достигала 400 км.

Для установления связи радистам приходилось разворачивать достаточно длинную антенну, представлявшую собой обычно простой провод, растянутый между деревьями. Длина её составляла приблизительно 12 метров. «Северок», так эту радиостанцию ласково называли радисты, была достаточно надежной, в её схеме применялось всего 3 лампы. Возможно могла подвести Руфину какая-нибудь из этих ламп, а заменить её толком не сумела. Спросить помощи, понятно, было не у кого. Кульман, как было написано, с приходом холодов перенесла свою рацию из леса в дом, что должно было значительно продлить работоспособность источников энергии. Кстати, в книге писали, что ей приходилось менять какую-то из радиоламп.

Любопытно, что ни в одном упомянутом выше списке военного времени погибших разведчиков имени Хелен Кульман не упоминается (она есть в только в документе 1992 года «Списке сотрудников разведотделов штабов фронтов и Разведуправления РККА, погибших и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны»). В оригинальном списке пропавших без вести разведчиков есть человек, который сдал её немцам – Виктор Лянтс. Есть там и упоминавшийся выше Маркус.

Есть еще такой вариант, не хочется думать, но вполне возможно, что в центре её заподозрили в том, что она перевербована и ведет с ними радиоигру. В качестве примера приведу один документ из книги «Неизвестная блокада», хоть и чуть более позднего времени, но ярко характеризующего обстановку.
«По разведотделу Краснознаменного Балтфлота.
... Контрразведывательной службе противника известно о местонахождении Разведотдела, его руководящих работниках, а также большинстве мероприятий по разведывательной работе. В марте, мае и июне немецкая контрразведка проводила с Разведотделом штаба КБФ три радиоигры через агентов РО КБФ, перевербованных немцами. Этими радиоиграми немецкие разведывательные органы систематически дезинформировали разведывательный отдел штаба флота.
В течение марта месяца немецкая разведка по радио дезинформировала Разведотдел флота по радиоигре, условно именуемой «Лидия». Дезинформацией руководила разведывательная служба противника из гор. Пскова.
Контрразведывательной группе № 326 было известно о выброске 3 июня двух агентов с рациями в район бухты Кунда. Агенты были перевербованы и через них с 14 июня немецкая разведка принимала задания Разведотдела КБФ и передавала в Разведотдел дезинформирующие материалы (Радиоигра «Глинт».).
С июня месяца 1943 г. ведется радиоигра под условным названием «Леопард». Игра проводится через перевербованных агентов разведотдела КБФ.
НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ НКВД ЛО
комиссар государственной безопасности 3 ранга
/КУБАТКИН/».

Как видно, таких случаев было немало. Условный сигнал о том, что «работаю под наблюдением врага» в начале или конце радиограммы имелся у каждого разведчика. Другое дело, что использовал его только тот, кто сам не перешел на сторону врага. Только в октябре 1942 г. (а отправили его в июле) закончилась «переписка» с добровольно сдавшимся немцам Лянтсом, наконец-то раскусив его, начальство разведотдела могло подвести под одну гребёнку и невиновных.

Сравнивая данные на двух засланных разведчиков, которых почти сразу после заброски арестовали, становиться понятно, что не выход в эфир в течение 2-4 недель, становился поводом для внесения в личное дело записи «пропал без вести». Никакого оптимизма и возможности ждать у руководства не было.

В указанном «Именном списке потерь» на одну строчку выше имени Тайновой указаны два имена, которые упоминались ранее среди узников Нарвской тюрьмой: Иванова Таисия Владимировна 1921 гр, член ВЛКСМ, место рождения Кингисеппский район, дер. Вистино, на службе с 1941 года, «пропала б/в при выполнении б/задания 06.07.1942 г.». Следующей после Тайновой записана Дорогина Анна Ивановна, 1923 гр. Кингисеппский район дер. Поучье, б/п, на службе с 1942 г., «пропала без вести 18.07.1942 г.». Заброшены они были на месяц-полтора ранее, чем Тайнова. Можно с большой уверенностью утверждать, что они были знакомы. Очень возможно, что проходили совместную подготовку. Если их также забрасывали в родные места, то это достаточно недалеко от Нарвы, деревня Вистино примерно в 70 километрах, там у Ивановой проживал отец. Что за деревня Поучье неизвестно, явно какая-то ошибка в записях (весьма вероятно это деревня Получье), в любом случае Кингисеппский район сам по себе не очень большой и с самого его самого дальнего конца до Нарвы не более 80 км. По датам, когда их вычеркнули из рядов, видно, что в это время они пребывали под следствием в немецкой полиции. Судя по тому, что они были освобождены из тюрьмы, их объяснения вполне устроили проверяющих. Дальнейшая судьба данных девушек - точно не установлена. Г.А. Попов в своём произведении «Печальная книга» приводит воспоминания Александровой Н.Я., которая в Нарвской тюрьме встретила Нину Дорогину: «... находились с ней в камере №19. За нею не раз охотились фашисты, удавалось уйти, а теперь схватили. Нина рассказывала, что держала связь с разведчиками в Котлах. Однажды им потребовались два паспорта, Нина обещала достать. Попросила знакомую дать ей дня на четыре паспорт, та согласилась. На следующий день у Нины потребовали паспорт обратно, а его у неё не было. Её и еще группу молодёжи арестовали и отправили в Нарву. Нину избивали, пытали, заставляли выдать товарищей, но она стойко держалась....». К сожалению, нет никаких сведений о том, к какому именно времени относилась эта встреча. На сайте Мемориал есть данные, что Таисия Иванова погибла в плену 11.04.1944 г. в Германии, земля Саксония. Однако дата рождения указана другая 20.06.1924 г., поэтому нет уверенности, что это один и тот же человек. 

В том же списке разведотряда штаба КБФ на другой странице есть фамилии еще двух девушек, местом рождения у которых указаны близлежащие территории. Это Семёнова Ольга Николаевна 1923 гр., уроженка дер. Косколово Кингисеппского района (прим. 50 км от Нарвы) пропавшая без вести при выполнении боевого задания 19.07.1942 г., то есть более чем за месяц до выброски Тайновой. Вторая разведчица - Кулеша Эмилия Ивановна 1918 гр., финка по национальности, местом рождения указан г. Кингисепп, в отряде с 1941 года, специальность - радист РО Штаба КБФ. У неё дата выбытия из рядов («пропала без вести») приведена 14.06.1943 г. Если принять во внимания приведенные выше рассуждения о примерно месячном сроке ожидания после заброски сведений от разведчика до того как «списать со счетов», получается, что она была отправлена на задание в начале или середине мая 1943 года. 

Несмотря на прекращение радиообмена с центром, Тайнова продолжала собирать сведения о немцах и записывала их в тетрадку (интересно, она делала это открытым текстом или с помощью шифра). Грищинский, опираясь на то, что сообщил ему Симченков Николай Денисович (это один из первых сланцевских краеведов) написал, что свои записи Руфина через своего односельчанина Михаила Курмина передала в партизанский отряд, и далее они были переправлены в Ленинград. «Как была передана заветная тетрадь из-под стрехи в отряд партизан — об этом нет пока свидетельств. Мне известно лишь то, что в один из дней лета 1943 года пакет с этой тетрадкой, исписанной почерком Руфины, был доставлен партизанской связью в Ленинград. Его вручили офицеру разведотдела штаба Балтфлота». Всё это выглядит малоправдоподобно, но и не доверять Грищинскому в этом моменте вроде бы нет оснований. Михаил Курмин (1.10.1919 г.р. д. Переволок) был всего на 2 года старше Тайновой, и безусловно они были очень хорошо знакомы, хотя бы по совместным репетициям и выступлениям в деревенском Народном доме. О том, что Михаил находится в партизанском отряде знала вся деревня, куда он время от времени наведывался к своим родителям. Впрочем, он был не совсем рядовым бойцом: Курмин Михаил Адрианович был член ВЛКСМ с мая 1942 года, затем кандидатом в члены ВКП(б) с января 1944 г., занимал должность политрука роты Отдельного отряда особого назначения, относящегося к Эстонскому штабу партизанского движения. Детальное изучение личного дела Курмина показало, что весной 1943 года он находился еще на «Большой земле». С самого начала войны он пребывал на советской территории и проходил подготовку для заброски в тыл немцев (про подготовку и службу в этом отряде можно прочитать в воспоминаниях М.Н. Салтыкова). В партизанский отряд на оккупированной территории он попал только 3 октября 1943 г. и общаться с Тайновой никак не мог (Грищинский посвятил несколько страниц, весьма красочно описывая встречи Тайновой с Курминым в деревне Переволок). Курмин Михаил Андрианович погиб 12.03.1944 г., из воспоминаний односельчан следует, что будучи посланным с заданием на оккупированную территорию, он зашел на знакомый хутор в Эстонии, где когда-то до войны пилил лес, там и был встречен очередью из автомата в упор. Посмертно был награжден орденом «Отечественной войны» 2-ой степени. В наградном листке записано: «будучи в разведке, с бойцом приняли бой с группой карателей в 25 человек, в результате которого было истреблено около 12-ти гитлеровцев».

Вопрос же о взаимодействии Тайновой с партизанами остаётся открытым. И был ли среди них такой человек, которому она могла безусловно доверять?

В это время дело против её отца, которое велось в недрах эстонской политической полиции, продолжало своё развитие. Были допрошены Фаронов Г. А. (в протоколе сумели неправильно указать его имя, это отец Ивана Григорьевича ссылки на записи которого встречаются в тексте) и Кретов Василий Ефимович (брат того Ивана, которой упоминался выше), оба из Переволока. И тот, и другой сказали, что ничего такого, что бы выдавало в Александре Тайнове борца за коммунистические идеи, они не знают. Ниже приписано примечание от полицейского: «жители деревни Переволок ... ничего плохого о Тайнове не скажут. В Переволоке никто не пострадал от деятельности большевиков ... и их показаниям нельзя доверять». Субботин из Кукина Берега сообщил, что Тайнов был доверенным лицом на выборах. Он действительно являлся членом избирательной комиссии на выборах в Верховный Совет СССР. Кроме того, подтвердилось официально, что в списках RO Александр Тайнов не состоял. В принципе, было решено, что собранных материалов вполне достаточно и дело  передали на рассмотрении «тройки» от политической полиции. Ни о каком судебном заседании, с прокурором и адвокатом или хотя бы полноценной защиты со стороны обвиняемого не шло и речи. 4 марта Тайнову назначили наказание - 1 год пребывания «Трудовой и Воспитательный лагерь» за участие в «коммунистической деятельности», так сказать «Arbeit macht frei». Кстати, в Ревеле (при немцах не стоял вопрос со сколькими «н» писать Таллин) предлагали ограничиться 6 месяцами, но в Нарве решили в пользу более сурового наказания. 25 мая 1943 года Александру Тайнову зачитали приговор, его тут же арестовали и поместили в Нарвскую тюрьму. В тот же день два местных члена «Омакайтсе» (их обычно называли «белоповязочники») Федор Колбин и Михаил Трувер провели в доме у Тайновых обыск: «... с целью обнаружения возможно скрывавшихся партизан или других лиц, не имевших документов». То есть такая достаточно формальная и поверхностная процедура, об этом же на допросе говорил Ф. Г. Колбин (1903 г.р., житель д. Втроя): «Тщательного, повального обыска мы не проводили, а ограничились осмотром помещений». Екатерина Тайнова  давала после войны показания относительно, видимо, этого же обыска, хотя возможно и более раннего, так она назвала апрель 1942 года: «... Колбин Ф.Г., Трувор Михаил Кузьмич и Лунин Федор Александрович, придя ко мне в дом произвели обыск, как в доме, так и в надворной постройке. На мой вопрос Колбин ... ответил: "Вы люди не благонадежные и скрываете партизанов!"». Про этот обыск вспоминал также Михаил Викилов, что Колбин с Луниным прокомментировали: «доверия к ней нет». По делу бывшего «белоповязочника» Колбина, которое в 1951 году вело МГБ, свидетельские показания давал в числе прочих и Иван Тайнов. С его слов в протоколе записаны такие сведения: «... в 1943 году в мае или июне месяце был арестован мой отец Тайнов Александр Харитонович полицейским Олли Антс Юрьевичем и направлен в тюрьму в г. Нарву. ... Примерно через 2-3 часа после ареста моего отца в наш дом зашли полицейские Колбин Ф.Г. и Трувор Михаил. Последний стоял в избе, а Колбин делал обыск ...».

Оказывается, сразу после ареста Александра Харитоновича его жена Екатерина Степановна имела с ним свидание, которое устроил один из конвоиров, дальний родственник Александра Тайнова. Об этом она рассказала при допросе по делу Муравьева в 1945 году: «На другой день после ареста моего мужа, когда он сидел в волостной тюрьме в Скарятине я имела свидание с мужем и он мне сказал, что его предали Муравьев Андрей и Богатов Анатолий и сказал так: "Если в живых меня не будет, так знай, что я погиб по вине Муравьева Андрея и Богатова Анатолия". Кроме того и в деревне крестьяне говорят об этом, да и сам Муравьев Андрей моему сыну, который является его крестником, сказал: "Пусть мать на меня не сердится за старое и простит, … уже ведь не вернешь"». На основании этих слов Муравьеву вменяли в вину донос на Тайнова, хотя в деле, которое вели эстонские полицейские во время войны, нет никаких бумаг, в которых Муравьев или Богатов обвиняли бы в чём-то Тайнова. (Богатов Анатолий Яковлевич 1914 гр., уроженец д. Переволок, в 1944 году был призван в Советскую Армию. Служил в Эстонском стрелковом корпусе, и после победы благополучно вернулся в родную деревню). Любопытно, что один из тех, кто активно поддерживал версию о доносительстве Муравьева, был Воронцов М.М., который сам (см. выше) во время оккупации докладывал полиции о коммунистических настроениях Тайнова. Муравьева в итоге советский суд приговорил к 6 годам лагерей и 5 лет поражения в правах. В обвинительном заключении нет ни слова о доносительстве на Тайнова, только содействие немцах в сборе сельхозпродукции с населения.

Еще одна деталь, касающаяся А. Х. Тайнова, о которой сообщил Муравьев: «... Точно об этом я думаю может знать Жуков Александр Артемьевич, который якобы сидел в тюрьме вместе с Тайновым Александром, даже в одной камере ...». Жуков А. А. 1897 гр., уроженец деревни Кондуши был арестован 20.05.1943 г. и обвинялся в том, что во время советской власти подписался под вступлением в колхоз, открыто поддерживал коммунистические порядки, уже позднее высказывал разочарование немецкой властью и утверждал, что они скоро уйдут. Впрочем, положенную к сдачи немцам норму продуктов он выполнял полностью. Был приговорен политической полицией к 1 году, но немецкие власти утвердили наказанием только 3 месяца лагеря.

Мы постепенно подходим к кульминации повествования. Арест Тайновой — событие, которое всколыхнуло всю округу и оставило след в памяти людей на долгие десятилетия. Описать это лучше и точнее, чем у Гринёвой вряд ли у кого получилось. Надо учитывать, что она была непосредственной свидетельницей описываемых событий и находилась в самом их эпицентре.

Из воспоминаний Гринёвой: «Мы часто встречались с ней то в Переволоках, то во Втрое. Руфина часто приходила к нам во Втрою, ночевала у нас.Во время войны Клавдия (сестра Гринёвой) вышла замуж и уехала в Таммсалуский район. В начале 1943 г. она покончила жизнь самоубийством (повесилась). Мы с Руфиной поехали её хоронить. Это было в мае 1943 г. Когда вернулись домой (была на похоронах дней 5), то узнали, что отец Руфины был арестован и увезен в Нарву. Руфина вернулась домой раньше меня, т.к. ехала с Йыхви на велосипеде, а я шла пешком.
Вечером в день возвращения мы сидели у неё дома в Переволоках. К нам зашли девушка и парень. Я их не знала, но Руфина, видимо, знала. Они были в сапогах, уставшие. Девушка сняла сапоги, т.к. натерла ноги. Это были не местные жители. Девушка сказала: - Руфа, мне надо с тобой поговорить.
Она вышли в другую комнату.
Парень сразу пошел за ними. Потом Руфа вышла и попросила мать приготовить ужин. Мать её предупредила:- Смотри, Руфа, остерегайся. - Ну, что ты, мама, что я не знаю.
Было поздно, я ушла спать, а они продолжали разговаривать. Утром я встала рано, но их уже не было. Меня вызвали в Скарятино на допрос по поводу смерти Клавдии, а Руфина пошла во Втрою, к тётке помочь посадить картошку (Это было в конце мая, сестру мы хоронили 22 мая).
К обеду я вернулась из Скарятино в Переволок. У дома Руфины стояла легковая машина. В ней сидела девушка, которая была у нас вчера. В машине больше никого не было. Матери Руфины я не застала. Приехавшие с девушкой 2 немца её заставили вести во Втрою к Руфине. Когда я подошла к дому; я увидела, что мать Руфины бежит впереди, а немцы шли сзади с Руфиной. У дома были братишки Руфины. Тетя Катя сказала, чтобы я не говорила, что у нас были вчера 2-е неизвестных. Я ответила:- Вчерашняя девушка здесь, в машине. Тётя Катя так и села на завалинку.
Девушка в машине сидела, спрятавшись, так что я её не сразу заметила, тетя Катя тоже её не заметила, а узнала о ней только от меня.
Руфину завели в дом. Один немец был без руки. Немцы были в гражданской одежде. Руфина переоделась в комнате, мать убежала в сарай, я тоже пошла за ней. Вскоре Руфина вышла в сопровождении немцев и пошла на чердак. Возвращалась она с чердака, немец что-то держал в руках. Они сели в машину и уехали в сторону Нарвы.
Потом я узнала от беженцев, которые жили недалеко от деревни Переволок, на хуторе в 2 км. Хутор состоял из одного дома. Недалеко от него был сарай. Здесь был сенокос. Сарай был для сушки сена. Сарай принадлежал Тайновым. Беженцы, которые жили на хуторе и видели, как машина подошла к сараю. Руфина и немец вошли в сарай и вынесли оттуда узел с чем-то тяжелым. Машина вскоре уехала.
Через некоторое время тётя Катя поехала в Нарву, чтобы узнать о судьбе мужа и дочери. Вернулась, ничего не узнав, и сказала, что её тоже чуть не арестовали.
Несколько позже Руфине удалось передать с кем-то записку, которую принесли в деревню матери.
Много спустя слухи ходили, что Руфину очень мучили, и она, якобы, просила, что её убили.
После освобождения г. Нарвы дядя Руфины, у которого она жила в Ивангороде в 1941 г., участвовал в откапывании могил расстрелянных и узнал Руфину по платью и кофточке. Эта могила за Тёмным садом.
Когда арестовали отца Руфины, то через некоторое время его приводили домой и при нём производили обыск, но ничего не нашли. Тётя Катя сказала, чтобы он взял с собой сапоги. Но полицай заявил:- Сапоги ему будут не нужны.
Что с ним произошло дальше, неизвестно. Мы слышали от кого-то, что однажды в 12 часов ночи его вывели из камеры, и он больше не вернулся.
Про Руфину мы слышали, что её сильно пытали».

Из документов ясно, что арест Руфины Тайновой произошел 29 мая, через 4 дня после ареста отца. Несмотря на столь близкие даты, в их делах не прослеживается взаимосвязь между этими двумя событиями. В бумагах идут ссылки на разные номера исходных дел.

Из воспоминаний Шувалова Александра: «В августе 1943 г. я шел по дороге из деревни Втроя в Переволок. Вдруг из хлебов по канаве на дорогу выскочила овчарка, а за ней безрукий немец (следователь из Нарвской Вестервальской тюрьмы) и нарвский Келамов. Они шли по следу Руфины Тайновой, которая в это время была в деревне Втроя у родных. Когда я вернулся домой, то узнал, что Руфина Тайнова арестована. В деревне говорили, что Руфину Тайнову арестовали как советскую шпионку.
Руфину Тайнову частично выдало то, что она сшила кофточки из парашютного шелка. Это навело на след. Кроме того, когда немцы заняли нашу местность, Руфины Тайновой не было в деревне. Она появилась в деревне только через 2 месяца. Это было подозрительно.
После пыток в Нарве Руфину привезли в деревню Переволок, и она там показала, где была спрятана её рация в своём сарае около большой дороги.
Руфину и её отца расстреляли в Нарве ...Отец Руфины Тайновой был расстрелян в Нарве вместе с Александром Шапиро и Журавлевым (братом С.А. Журавлева)». 

Александр Иванович Шапиро 1894 гр., родом из дер. Маленцово был арестован 27.09.1941 г. и в 1942 году расстрелян, но вот за что именно  - по имеющимся документам установить не удалось. 

Журавлёв Феоклист Александрович 1918 гр., родом из деревни Князь Село был взят под стражу 19.09.1941 г. В следственном документе эстонской политической полиции про него написано: «До 1941 г. работал простым сельхозрабочим. В мая 1941 г. начал работать на исследовании русла Наровы, которое проводилось по заданию красной армии. В этом же году в начале июля он стал работать пекарем на Нарвском армейском хлебозаводе. Зимой 1940/41 гг. Нарвский военный комиссар Литвинов сделал ему предложение поступить в военную школу. Точно не ясно, но вероятно по здоровью не прошёл. В начале войны ему предложили вступить в партизанский отряд, чем закончилось не сказал. 26 июля 1941 г. был мобилизован в Красную армию и направлен в часть в Сойкино, где готовили разведчиков для работы в тылу немцев. Из Сойкино вместе с 2 разведчиками был в дозоре в направлении Кингисеппа. Разведотряд был вооружены винтовками, гранатами и радиоаппаратурой. Во время другого разведывательного рейда в сентябре 1941 г. Журавлёв пришел домой в вол. Рая (так написано), где прибыл в волостной дом для регистрации. Там он был арестован местным ОК (отряд самообороны), как партизан. Во время большевистской власти, был сторонником коммунистического порядка, но активности не проявлял. Почему у него появилось желание вернуться домой не ясно. Также не выяснена партийная принадлежность». 6.08.1942 г. ему вынесли приговор: он должен был быть интернирован (помещен под стражу) до конца войны. Однако через полгода 7.02.1943 г. решение изменили, и его приговорили к расстрелу. Упомянутая деревня Сойкина - это в районе всё того же Ораниенбаумского пятачка.

Упоминаемый Шуваловым Эдуард Келламов был переводчиком при немцах (1913 гр., по специальности слесарь по ремонту моторов, до войны жил и работал в Тарту). Кроме основной «профессии», он с большим энтузиазмом занимался избиением заключённых. По непроверенным сведениям, в итоге его «ликвидировали» партизаны.

Согласно рассказа Шувалова, не совсем понятно, почему они пошли за Руфиной пешком, «по следу», а не поехали на автомобиле, что вроде более понятно и логично. Хоть расстояние между деревнями 5 километра, но вроде бы и медлить им было особо нельзя. Впрочем, Рацевич с чьих-то слов написал, что, оставив двух солдат в Переволоке, остальные на машине поехали во Втрою, чтобы там её арестовать, а уже потом вернуться для обыска в дом Тайновых.

Упоминаемая им же кофточка из парашютного шелка выглядит из области какого-то анекдота. Однако есть одно «но» ... В то время парашют представлял из себя 40 квадратных метров натурального шелка. Это была огромная ценность для того непростого времени, женщины с огромным удовольствием шили с него различные наряды. По прошествии многих месяцев Руфина могла ослабить бдительность и прихватить кусочек от парашюта, и, действительно, сшить из него что-то. И это навело на размышления полицейских или им сочувствующих личностей.

Про два месяца отсутствия Шувалов ясное дело напутал, у него вообще с датами получается определенная неразбериха.

Еще выдержка из послевоенных показаний Ивана Тайнова следователю НКВД: «Руфину, сестру ... арестовали после ареста отца в результате провокации, её выдала её подруга, которая была спущена с заданием на парашюте и училась с ней вместе. Эта девушка попалась немцам и под угрозой расстрела назвала мою сестру, была приведена для опознания и таким образом Руфина ею была выдана … После ареста отца из Нарвы пришла девушка и парень, что они говорили между собой я не знаю, но утром Руфина показала пришедшим где спрятана рация, и к вечеру пришла автомашина и её взяли, увезли в Нарву и через несколько дней якобы расстреляли. Парень этот был переодетый немецкий переводчик, а девушка это та эстонка, которую тоже по заданию сбросили с самолета и попалась немцам, она и выдала Руфину». В газетном интервью в 90-х рассказ Ивана Александровича Тайнова обрастает новыми подробностями, но основные мысли остаются теми, что были полвека назад: «... И до сих пор никто не знает, как и какими путями Руфине удавалось проникать в самые потаённые места для добывания сведений. Она, конечно, имела пропуск, выданный в комендатуре, с которым можно было передвигаться в пределах позволенного, как местной жительнице. Пропуска везде требовали - и в направлении Эстонии, и Пскова. Дома её не было месяцами, возвращаясь, она часто работала на рации, которая находилась в сарае под полом. Так продолжалось полтора года, пока её не предали. И выдала подруга-эстонка, с которой вместе были на курсах разведчиков. Она просто не выдержала допросов в гестапо и назвала Руфину. Эта подруга пришла к нам с парнем, якобы "своим" человеком, и вместе девушки ночью работали на рации. Этот парень, изображающий охрану, курил. И я, тогда еще малец, хотел у него спросить, откуда у него немецкие сигареты? Отец-то мой курил, а курева достать негде было. И вот, на другой день, Руфину взяли прямо на огороде тёти, которой она помогала копать картошку (было это в сентябре). Скрывать что-либо было уже бесполезно. Забрали и рацию, и Руфину увезли в тюрьму, в Нарвскую крепость. Тот парень оказался немецким переводчиком, подостланным вместе с девушкой, выдавшей мою сестру. А отца к этому времени не было дома. Он был арестован и помещен в эту же тюрьму за две недели до провала Руфины. Его и до этого много раз таскали в гестапо как члена партии, как выступавшего на митингах и собраниях. От дома он уже был изолирован, а Руфину уже держали на прицеле ...». Упоминание о многомесячных отлучках не следует воспринимать всерьез, если сестра и уходила из дома на неделю или чуть больше - с годами время часто воспринимается весьма своеобразно. И менее года, которые Руфина пробыла с семьей, в воспоминаниях брата превратились в полтора года. Месяц май вдруг стал сентябрем, хотя про огород указано верно. Он единственный, кто с самого начала утверждал, что подруга была эстонка (или может быть финка?), никто другой этого не упоминал. А вот про то, что они ночью работали на рации - явная выдумка. Во-первых, младший брат почти наверняка не был посвящен в эту тайну. Во-вторых, рация хранилась в сарае, который был в паре километров от дома да и, как мы предлагаем, была уже не работоспособна к тому времени. Любопытная деталь про немецкие сигареты - абсолютно точная, такие вещи западают в память.

Что же в итоге привело к провалу? Все свидетели того события в один голос утверждают о предательстве со стороны подруги-разведчицы. Скорее всего, это не далеко от истины. Судьба Хелены Кульман значительно лучше исследована и там тоже было предательство со стороны одного из парашютистов-разведчиков.

Когда после высадки Тайнова проходила проверку, можно допустить, что немцы еще не подозревали, что к ним будут чуть ли не массово забрасывать девушек-разведчиц. Предательница из тех, с кем пришлось совместно готовиться или, может быть, мимолётно общаться еще на советской территории, скорее всего, не знала настоящей фамилии Тайновой и точного её местожительства. Но то, что она из Нарвы или её окрестностей, это понять было несложно. Не могла же она выдавать себя за жительницу Таллина, в котором ни разу не была. Дальше для немецкой контрразведки было делом техники проверить список лиц, которые появились в регионе за последний год. Пособникам надо было обойти эти адреса и в лицо опознать бывшую соученицу по разведшколе. Начали обход с города Нарвы, а потом пошли по деревням и сёлам. До момента посещения полной уверенности у них не было, иначе зачем было устраивать спектакль с предварительным посещением.

Тайнова к этому времени пробыла в тылу почти 9 месяцев. Те, с кем она проходила подготовку в Ленинграде, должны были бы быть заброшены на задание примерно в то же время, что и она. Явная нехватка разведкадров не позволяла длительное время держать в тылу готовых специалистов. Оставаться не пойманным так долго почти никому не удалось, а многие сразу вставали на путь предательства. То есть сведения о Руфине должны были поступить к немцам еще в 1942 году, почему же образовался такой достаточно большой временной разрыв? Хотя, имея в виду судьбу Кульман, до неё тоже добрались не сразу. К тому моменту, когда она высадилась, её имя и фамилия и другие данные были хорошо известны немецкой контрразведке, тем не менее, арест произошел только через 4 месяцев. Вполне возможно, свою роль сыграла неспешная бюрократическая переписка между немецкой полицией и их эстонскими коллегами. По документам прослеживается, что они поступали в распоряжение другой стороны через 5-7 дней.

Можно было бы предположить, что у разведчицы, которая пришла в Переволок, и было задание от советского командования восстановить связь с Тайновой, которая, имея уже продолжительный опыт нелегальной работы, могла бы помочь обустроиться и еще кому-то. В таком случае у второй парашютистки могли быть точные данные о месте пребывания Руфины. Однако известно, что к этому времени Тайнова уже полгода как была вычеркнута из рядов. Нужно ли было в таком случае командирам рисковать еще один человеком? Или всё-таки действительно, как писал Грищинский, до разведотдела дошли какие-то сведения о том, что Тайнова продолжает оставаться на свободе и собирает необходимые для штаба сведения. В этом случае появление разведчицы, которая лично знала Тайновы, выглядит логичным. Она должна была передать свежие батареи или новую рацию и, таким образом, дать возможность Руфине оперативно связываться с разведотделом штаба КБФ.

Как вариант, известно, что гитлеровцы достаточно широко применяли практику «ловли на живца» для поимки партизан. Создавались специальные группы провокаторов, лжепартизанские отряды, которые выявляли просоветски настроенных людей. Или же выходили на контакт с настоящими партизанами и уничтожали их. Так вот и в данном случае вполне могла использоваться «подсадная утка», которая выдавала себя за разведчицу, ищущую контакты среди своих. Либо к ней домой пришла некто из более позднего выпуска, ставшая пособником немцев. В разговоре, упоминая какие-то детали, Тайнова расслабилась и фактически выдала себя.

То, что предательница была не местная — совершенно точно, никто её в лицо не опознал. Очень не хочется бросать черную тень подозрений, не имея 100 процентной уверенности, но по всем параметрам на эту роль подходит очень одна из тех четверых разведчиц, фамилии которых были приведены выше. Она вполне могла быть знакома с Руфиной и даже если не знала фамилию, то, по крайней мере, могла опознать в лицо. У всех у них родные места были относительно недалеко от Принаровья. И если не были уничтожены сразу после высадки, то вполне могли прожить на оккупированной территории, без особых проблем, до весны 1943 года. Тем более одна из них, весьма вероятно, была заброшена в тыл немцев примерно в апреле-мае 1943 года. Впрочем, это только домыслы ...

Вроде бы достаточно странно, что Руфина после посещения «подруги» ничего не заподозрила. Впрочем, сделать она уже ничего не могла. Под угрозой находилась не только её жизнь, но и всей семьи — матери, младших братьев, а, вполне возможно, и более значительного круга людей. Поэтому почти сразу после ареста, она выдала местонахождение, скорее всего, уже бесполезной рации. Возможно, это было частью какого-то договора с немцами. Известно, что по делу Кульман было арестовано 14 человек из её семьи (их не расстреляли, но по концлагерям они помыкались достаточно). В этом же случае фактически никто не был арестован. Отца и так взяли под стражу ранее, да и был он причастен, почти наверняка, к перевозке и хранению радиостанции.

Количество советских разведчиков, перешедших на сторону немцев было не малым. Как правило, это были этнические эстонцы и финны. Выдержка из газетной статьи «Новое время» 13.12.1942 г. «Исповедь парашютиста»: «Из Архангельска направлялась группа из 10 человек эстонцев, к ним присоединилось несколько женщин, из которых некоторые были весьма неотесанны на вид, тогда как другие могли сойти за «красавиц. Дали продукты, между собой мы почти не общались. Прибыли в Ленинград и его вместе с двумя поселили в маленькой квартире со старомодной мебелью. Приходил летчик, иногда надевавший морскую форму, кормили хорошо. В квартире по соседству жили три женщины из той же группы, но встречаться с ними не приходилось. Обучали радиотелеграфии, приемам шпионажа и саботажа. Давали книги, рассказывали о зверствах немцев к пленным. Объясняли технику прыжка с парашютом, и как себя следует вести во вражеской стране. Каждому давались особые поручения, о которых другие не знали. На аэродром направились с «красавицей», но выбрасывали по отдельности. Снабдили парашютом, радиоаппаратом и мешком с провизией. Перед посадкой в самолет выпил водки. После высадки – сразу сдался, где и увидел бывших спутников и спутниц».

Эстонская полиция безопасности получала от своих немецких коллег обширные списки «тайных шпионов», подлежащих к розыску и задержания. Точность приведенных там сведений весьма разнилась: где-то были указаны фамилия, имя, дата рождения и т. п., в других местах только кличка и примерное описание. Примерный портрет, одной из разыскиваемых, составленный со слов пойманных парашютистов (их эст. архива): «Рая — имя, фамилия не известны, русская из Печор, примерно 20/24 года, прим. 150 см роста, полная, широкое лицо, курносый нос, темно-коричневые волосы, говорит только по-русски». Если бы не Печоры и то, что этот список датирован июнем 1943 г., под это описание вполне можно было бы подвести и Руфину Тайнову.

Заметно значительное увеличение этих списков, начиная со второй половины 1943 года, когда территория Эстонии стала особенно интересна для советской разведки. А это была не только флотская, но и армейская, также засылались разведгруппы по линии НКВД. Кроме того, готовились люди в штабе Эстонского партизанского движения в городе Иваново.

В случае если эстонской политической полиции становилось известно точное имя потенциального разведчика, заводилось дело о наблюдении за родными этого человека. Главным образом, это был тайный контроль поведения людей, у которых мог объявиться человек с советской стороны. Впрочем, иногда их могли вызывать для профилактической беседы.

29 мая 1943 года сразу же после ареста Руфины, немецкая полиции безопасности SD отправляет рапорт в Ревель относительно Александра Тайнова: «Дочь вышеназванного Тайнова Руфина 29.3.1921 рождения в Переволоках была задержана из-за шпионажа. Так как отец стоит также под безотлагательным подозрением в шпионаже, армейское командование 18 армии просит о передаче названного. Т. из-за политической деятельности был помещен на один год в лагерь ... и он находится еще в тюрьме в Нарве в заключении». Подпись — неразборчиво, вероятно это был Зайферт Николай - унтерштурмфюрер СС, он в 1943 году был начальником полиции безопасности и СД в Нарве, Особая команда 1а (полевая почта № 15119), которая действовала при 18-й немецкой армии.

Получен этот документ с пометкой «срочно», судя по штемпелю, только 4 июня. Сбоку резолюция «без сомнения», датированная 9 числом, когда, надо предполагать, передача и была выполнена. Есть на этом документе любопытная дата, после слова «Vorgang» (с немец. - процесс, операция), среди целого набора непонятных аббревиатур и сокращений стоит дата 14.5.1943 г. Можно смело предполагать, что именно в этот день началась операция по поиску советской разведчицы. Как видно, целых две недели понадобилась, чтобы выйти на её след.

О пребывании в тюрьме, допросах, пытках и дала ли какие-то показания Тайнова или нет — можно только гадать, реальных документов и свидетельств об этом нет. Грищинский художественно описывал: «истерзанную, полуживую, её выбрасывали на снег», вот только мог ли быть снег в начале июня в Нарве? Н. Симченко в красочной художественной публикации о Тайновых («Знамя Труда» 22.06.1968 г.) написал: «В гестаповских застенках Нарвы они пытали их самыми изощренными пытками. Но патриоты молчали. Так ничего не добившись, фашистские палачи сначала расстреляли Александра Харитоновича, а через неделю Руфину Александровну».

В архивном деле Александра Тайнова, которое вела эстонская полиция, оказался подшит и следующий документ, отправленный немецкой полицией безопасности 19.06.1943 г. в адрес своих эстонских «коллег» из политической полиции (перевод с немецкого): «Пересылаю дело Тайнова Александра назад, с сообщением, что Тайнов 12 июня 1943 года командиром из района Армии 583 из-за продолжающегося пособничества шпионажу и хранения оружия был приговорен к смерти. Приговор приведен в исполнение 18 июня 1943 года.
Его дочь Руфина Тайнова командованием 18 армии в тот же день из-за шпионажа была приговорена к смерти, и приговор был приведен в исполнение 13.6.1943 г. в Сиверская». Сиверская – это старое кладбище около Нарвы, которое расположено по дороге в Нарва-Йыэсуу. Обычно упоминается местом расстрела Тёмный сад, но всё-таки это было не показное мероприятие, чтобы его проводить в центре города. Тихое, загородное кладбище больше подходило для этой роли.

Получается, что Руфину Тайнову расстреляли немногим больше чем через 2 недели после ареста. Кульман вроде бы мучили в тюрьме 3 месяца, и в итоге её застрелил надзиратель тюрьмы чуть ли не по собственной инициативе. Здесь же в документе четко обозначено: приговор за шпионаж и дата приведения в исполнение. Опять же можно предположить, что ничего особенно нового и интересного для немецкой контрразведки Тайнова рассказать не могла. Всё, что немцам было нужно, они и так уже знали от других. С «большой земли» она прибыла давно, и её сведения уже сильно устарели. На полное сотрудничество она, по всем показаниям, не пошла, иначе не стали бы её тогда так быстро расстреливать. Связи с Центром давно не было, и затеять радиоигру не было возможности.

Еще от Фаронова И.: «... немцы, видимо, следили за ней, и вскоре она вместе с отцом была арестована и брошена в Гестапо, которое располагалось в нынешней городской библиотеке. Там её жестоко пытали и расстреляли за бастионом Виктория. Тело её похоронено в общей братской могиле за Темным садом».

И в дополнении еще один отрывок из рассказа Ивана Тайнова: «... Казнили их или одновременно, или с разницей в один день. Отец был закопан прямо в крепости, а тело Руфины вместе с другими расстрелянными за тёмным садом даже не было предано земле. Похоронили их по-настоящему в братской могиле на берегу реки Нарвы только в 1945 году.
Так погибли мои родные люди. Позднее Меньшинский (имя, отчество не помню) - руководитель школы разведчиков рассказывал, что Руфина Тайнова много сделала для Победы. Она передавала точные и оперативные данные о немецких дислокациях и укреплениях, о численности войск и вооружения в Принаровье, чем немало содействовала Ленинградскому фронту».

Когда начинал писать, так и хотелось озаглавить данный текст «Подвиг разведчицы», но уж слишком часто употреблялось это название, да и выглядит чересчур пафосным. Опять же можно задаться вопросом, а в чем же состоял подвиг? Ведь далеко не факт, что Тайновой удалось передать хоть что-то мало-мальски важное своему штабу. Но подвиг, без всяких сомнений, был в самопожертвовании, ведь она отправилась на верную смерть. Ей очень повезло, что судьба подарила ей почти год жизни в кругу родных и близких людей. Сложись дело как-то по-другому, и всё могло бы закончиться в первый же день сразу после высадки. Могла ли она отказаться от поступления в разведшколу и выполнения задания? Наверное, было бы сложно, но представляется, что варианты были. И всё-таки Руфина Тайнова бросилась защищать свою Родину, которой без сомнения, считала Советский Союз, хотя и прожила в нём всего один год. Тогда это не было чем-то особенным и необычным, таких как она, были тысячи. Надо было - и они жертвовали собой ради Победы над фашизмом, не задумываясь о подвиге и наградах.

Несколько обидно, что все лавры почестей достались Хелен Кульман, а для Тайновой не только медали не нашлось, но нет даже официального признания гибели от рук фашистов. Надпись «пропал без вести», в то время означала плен и фактически приравнивалась к предательству. Очень хотелось бы, чтобы хотя бы в этом с неё были сняты подозрения.

Память о разведчице была увековечена в нескольких местах. Раньше, в советские годы именем Тайновой называлась пионерская дружина в школе Загривья, а сейчас там, в школьном музее есть посвященный ей памятный альбом. Есть небольшой стенд в краеведческом музее в городе Сланцы. Имя Тайновой Руфины Александровны начертано на памятнике, посвященном погибшим землякам в деревне Скамья (Сланцевский район, Ленинградской области). Там же, на этом памятнике высечены имена её отца Тайнова Александра Харитоновича и брата Тайнова Леонида Александровича.

Текст и архивная разработка Дроздик О.А.