Втроя, ч. 2

Папу звали Василь Васильевич (1903 гр.), а мама – Елена Ивановна. Но она эстонка, перекрестилась, раньше её звали Матильда Йоханновна (1903 гр.). Папа со Втрои её взял. Она жила хуторе, её отец был лесником, фамилия Ба́хвал. Ежовы и Ба́хвал — это моя бабушка, которая замужем за Бахвалом. У него жена умерла (в 1936 г.), её звали Анна — это мамина мама (ур. Йыги), и он женился на Насте. Фамилия Бахвал — это не русская фамилия, эстонская или может быть немецкая, не знаю. …

Братья были у меня. Старший брат ушел в партизаны. Александр 16 лет ему было, он 27-го го года (погиб на реке Растоя 9 марта 1944 г.). И все ребята комсомольцы погибли тогда. Нас эвакуировали, а они ушли в лес. Ребята и он с ними вместе ушёл. Брат погиб в партизанах — не вернулся, а некоторые вернулись. Калбин Сергей – это будет мой двоюродный брат, он вернулся, а они вместе ушли. Многие ребята погибли молодые. Другой брат у меня Василий был 29 года, потом еще один брат Павел 30 года. Сергей младше меня, он 36 года.

Моё имя Калида, а меня хотели Надей, мама говорила, назвать. А крестный, который ушёл за границу, он жил в Нарве. Наверно, татары приезжали концерт был какой-то и он настоял, чтобы меня Калидой назвали. Меня правильно Калисса, я когда исповедоваться, батюшка посмотрел, что Калида — это не православное имя. Пошел посмотрел в книге. Бросил меня, мы тут исповедовались, побежал книгу просмотрел, сказал – Калисса. Меня Калисса правильно, а так везде Калида. А у меня в паспорте, в метриках тоже Калида. Не правильно записано, он сказал. Но так вышло, что я вышла за татарина и фамилия татарская. Наверно, судьба …

Дом в деревне у нас был каменный, он войну пережил. Наши деревни сожгли все, а этот дом остался. Только один край там разбомбили. Когда в деревню въезжаешь влево. Теперь там Вишняковых построенный будет дом. Можно сказать, что богато жили родители. И лес не покупали, лес свой был (7 га). Покос не покупали, продавали наоборот (всего владели 38 га земли). Отцу от родителей досталось. У них лавка была раньше, у бабушки Анастасии (Анастасия Андреевна 1870 г.р.). После войны сохранился этот дом, такой красный каменный из красного кирпича. Там речка проходила, мы купалися, теперь высохла совсем речка. Я и Переволоку немножко знаю. После войны я ездила туда в гости. Вот к Нине (Ежовой) ездила. А первое время они жили во Втрои на хуторе.

Школа была в конце деревни. Деревня была небольшая, там хутора же еще были. Деревня вот так расходилась. Школа стояла на берегу реки в левую сторону. Когда въезжаете в деревню школа была налево. А школа какая была? Такая зала и там были 1-ый, 2-ой, 3-ий и 4-ый класс – все помещались. По парам разложили. А в Скамье там другая, продолжали учиться. Шурик, вот который погиб, он уже в Скамье кончал школу. Я в 40-м школу закончила 3 класса и с 4-го в эвакуацию. Учительница там же и жила. У нас одна учительница (Ней Альма Иоганновна). Она с класса выходила и сразу её комната. Дверь сразу же, она там жила. Она немка, наверно, была. По русски хорошо говорила. Кто с ней родители хорошо, она и с ученика́м хорошо. Мы, как б сказать, богато жили, так она и с нами хорошо. Мы вечером бегаем, зимой. Бегаем, а она проверяет, ходит, чтобы в 9 все спать. Ага! Заметила нас, которые мы в прятки играем всяки. Заметила и значит так: приходим в школу, и она в угол ставит, кто провинился. В угол поставит нас: «Надо спать, а вы бегали!». Провинились ...

Часовня была тут на углу. В середине деревне, школа дальше и наш дом туда. На той стороне, где школа.

У отца брат Гаврила Дубровин (1905 г.р.). Они отдельно жили, у них свой дом был. Один папин брат ушел за границу, когда еще (Леонид, про него рассказ ниже). В России мол всё хорошо, учились там бесплатно, и много ребят ушли за границу. От границы мы жили, ну может, километра два. Наш покос – тут и граница рядом. Как они перешли, сразу он всё пропал. Без вести пропал. Ему было 23 года наверно, не больше ...

Соседи были Шумиловы – это значит слева. А справа жила тётя Мария Коновницына (1874 г.р.). Травины в деревне были. У Шумиловых тоже сын ушел в партизаны. Коля и его расстреляли, вроде русские расстреляли его, по разговору. Вроде как предатель (про него рассказ ниже). Антонов, то есть Ежов Сергей, тоже был в партизанах. Ну, он уже постарше, он уже был комсомольцем.

Видела Тайнову, когда она еще приходила в деревню, такая симпатичная женщина, девушка. Она где-то там на чердаке вроде работала и поймали её и этот разговор нашли.

Столько годов уже много прошло, ой-ой-ой!

Дом у нас был большой. Марья тоже жила в каменном доме на двоих хозяев, Коновницына. Полдома её, полдома наших. Она жила за стенкой, там ход отдельно был. По какой причине, я не скажу. Большая кухня, а потом комната. А как спали? Такая была кровать, ребят ложили спать втроём. Вот Александр в 16, я помню, отдельно спал, а эти все втроём. А я с бабушкой спала. А мама с папой в кухне и еще люлька была. Самые маленькие там, какая-то люлька. Самая младшая 39-го года – сестра Валя. А так всё братья у меня.

Бабушка и в лагеря поехала и пережила всё это с нами. А куда деваться? Всех выгнали немцы. Я хорошо помню этих немцев, в касках таких. Медали какие-то у них, самые такие военные сильные, злые такие, боялись все. Как называлися – я забыла. Вот эти в касках такие, страшно на них смотреть.

Двор был, у нас 4 коровы было, так что мы богато жили. Почему-то считали, что две лошади. Я не знаю, где вторая была. Папа уехал. Осталось в памяти, что было 2 лошади, но в эвакуации осталась одна. В общем очень богато мы, как сказать, по тем временам, что не надо покупать. Люди так жили, что покупали покос, покупали земли, и дрова покупали, а у нас всё было своё.

Вот интересно, хорошо сказать, что хорошо жили. А Шурик ходил в поле в Эстонию. Вася ходил 14 лет, даже младше тоже в поле ходили почему-то. Всех отдавали в поле. Маленькие были нет, а постарше ходили. Если богато жить, зачем отдавать детей? Счас кто отдаст детей в поле? А после войны и я в поле ходила, когда жили в Эстонии. Эстонка пришла, мне было 14 лет, и я вот удивляюсь на родителей, как могли отдать меня в поле, когда метсавеннад («лесные братья») там же были. Могли бы изнасиловать. Поймать бы девочку, убить бы и всё. Отец не заставлял, а она пришла к нам стала просить. Как она хочет. А мне надо было одеться. Пальто они мне перешили там какое-то, костюм такой сделали, обувь какую-то дали. 3 месяца, а 4-ый я уже не ходила. Картошку они еще обещали.

Брат, наверно, в Скамью в школу ходил пешком, это 3 километра, это же не далеко. Вот Нина Ежова говорила, что они, когда во Втрои жили, пешком ходили в школу. После войны Вишняков же был там председателем, дядя Вася. …

До войны лавки не было, только у бабушки раньше была лавка. Называлась лавка, а почему-то не помню, чтобы раньше был магазин.

Про революцию бабушка говорила — один день красные, другой белые придут. Говорит, жили под таким страхом, то белые, то красные – это она так говорила.

Народный дом был, нас детей туда собирали, и мы там играли. И нам там делали какао, подавали. Как детский садик. Все на работы, а детей - в садик.

А потом молодёжь собиралась, гуляли там вечером, когда праздник какой. Танцы делали. Бабка квартиру, комнату даёт, а они там танцуют.

Как раньше жили — не дай Бог! Счас никто не хочет так жить.

Какой-то еще там на хуторе жил. Контовы, тётя Оля Полякова.

Ба́хвалы жили на хуторе, он работал лесником. Земли, наверно, много — я не знаю. Вот они и оказались во Втрои, что лесником послали сюда. И помню еще эстонка была у нас, она ходила, проверяла молоко на жирность. Приезжала и проверяла. Они же сдавали молоко куда-то. Сепаратор был, маслобойка была у нас.

Граница может километра два, а покос был за рекой, сюда мимо реки и туда еще дальше. Я помню, отец с матерью ходили на покос и меня брали, а тогда что, грибов собирает и на костре, такой котёл и суп варят. Хутор назывался (Скородумово), там сарай такой, дом был. Там на покосе сарай был, такой как дом …

У Деше был велосипед, а у нас не было. Дядя Серёжа (1905 г.р.) куда-то ездил, а они за речкой жили. Мы тут жили в деревне, а они за речкой жили Деше. Он приедет, велосипед оставит, а я дядя Серёжа: «Можно?» Научились мы кататься на чужом велосипеде. А машин не видели. Один раз в жизни приехала машина во Втрою, мы как дикари все прибежали, эту машину смотреть. Фотографировались помню, а откуда фотоаппарат был — не знаю.

Вот у Деше радио было. Кто отобрал немцы или русские?

И теперь когда мы эвакуировались, ехали, нам детям говорят: «Смотрите — железная дорога и поезд». Мы и поезда не видели. Дикари дикарями были. Ни машин, ничего не видели.

Был на хуторе мост, можно было на лошади по нему. Во Втрои мост на хуторы, и мост был в Скамью, большой мост, там и машины ездили. Там речка была большая, вроде высохла вся.

Помню отец ходил весной, река разольется, пожни все зальет и щуки там. Он ходит с острогой и собирал этих. Принесет щук. Как вилы они такие — острога.

Своей земли столько, что только успевай всё делать там. Другие ходили, работали где-то. Горбуновой Гали (Евфимий, 1899 г.р.) отец тоже куда-то ходил, мостовую в Таллине. Дядя Вася Вишняков (1900 г.р.) тоже мостовую строил. Это они ходили на заработки, надо было деньги заработать, чтобы хлеб покупать.

Отец ездил в Нарву, наверно, торговать чем-то или что, и привез мне такой детский комод. И одна куколка была мне привезена. Куколку такую, как они называлися, но не тряпошная, не стеклянная, а какие-то такие. Вся деревня ходила смотреть. А игрушки мы собирали, там посудку собирали, помоем там, никаких игрушек, тряпошные игрушки. Единственно комод и эта небольшая куколка. А папина сестра еще с нами жила, она была горбатая — Елена Васильевна. Она портниха, она мне большую куклу сшила. Она с нами жила, тоже эвакуировалась с нами. Потом уже отдельно в Нарве жила.

Когда открыли границу, так помню. 40-ой год, мы на улице бегаем, ребятишки там. Говорят: «Границу открыли!» И столько народу, там встречают все. Прибегаю я домой: «Ой, тётя Маша пришла!» Это бабушкина сестра, она была за границей замужем, 20 лет они не виделись. Наверно, Козлов Берег. Она замуж вышла, когда границы не было. И закрыли границу, и она там осталась. Оказывается она уже пришла к нам в дом. Народу много, встречаются, разговоры. Вот это я помню, день радостный такой – встретились. Раньше как границу же не давали вообще ничего, не знали ничего, ни писем, ничего. Так папа говорил, косят они и граница рядом. И мы, говорит, слышим, как говорят там через границу пограничники. А так ничего. ...

Немцы не сразу пришли. Под страхом в деревне немцев встретили. И в лесу были — это были в лесу, прятались, всяко было. А потом из лесу. И главное, что немцы у нас интересно было так, что немцы, потом русские почему-то были, потом опять немцы — не знаю. Нарова же было им ни как не перейти, как они попали.

Отец при немцах был старостой, выбранный староста. Ему русские ничего плохого не сделали, как обычно русские. Я помню, немцы Вишнякова забрали. Вишняков дядя Вася забрали, а его жена — это папина сестра (Параскева 1907 г.р.). И папа ходил хлопотал у немцев, чтобы его выпустили. По-моему, выпустили, не расстреляли, он сохранился. Потом Деше, тоже папина сестра за Деше замужем (Елизавета 1909 г.р.). Деше немцы забрали, он в армии служил, утонул, там через пароход в Таллине перегружали, он утонул вроде. Не знаю …

Нас эвакуировали когда, мы были в школе. Не сразу, наверно, часов в 12. Учительница, я помню, пришла Альма Ивановна: «Идите домой!». Она же не сказала какая причина или что. Мы пришли домой, уже стемнело. Это в феврале, по-моему, было. Мы пришли, вроде. Ребятишкам что – радостно, что не в школе. Приходим, тут 2 часа всего на сборы. Маме 40 лет и надо было столько ребятишек собрать и еще там. Это ужас! А папа уехавши был из деревни, много было уехавши на мельницу в Олешницу. А мама осталася с нами, и лошади нету. Одну корову запрягли, повезли. А мне еще дали корову держать, везти тоже. У нас две коровы было.

Мы через Чудское озеро пошли, а уже вода была. Почему-то лёд был и вода была. Я в валенках и по мокрому. И мы в Сыренце ночевали. А потом с СыренцА пошли, по лагерям погнали нас, был такой приказ помню. Папа нас встретил, лошадь такая уже усталая. Зато мы голода не видели, хлеба было полно. Только молоть надо было. 

И эстонцам был приказ, что никто ночевать нас не пускал. Мать, хотя эстонка, но никто не пускал. Мы просим, зимой было, холодно. Ночевать никто не пускает. Одна семья пустила нас, нас накормила, всех уложила и потом мы утром опять пошли к немцам, туда собираться. Так один работник догнал, и даже денег нам дал, что такие бедные. Не все такие эстонцы плохие. Мать по эстонски умела, а если б не умела – вообще …

Потом нас в лагерь, а сестра еще и брат маленький. В лагере у нас было две коровы и лошадь. И мама эстонка, она и по-эстонски хорошо разговаривала. Она говорит: «Если мы вернемся, вы отдадите нам корову и хлеб». Они остались у эстонцев. И нас в лагерь туда-сюда. Мы по лагерям были, и в Пюхтицах, и в Йыгеве, и под Таллином где-то там еще лагерь был. Еще в Литве какой-то лагерь. Хотели в Германию отправить нас, как обычно, но не попали. Отец выставил нас, что мы все больные с чесоткой. И немцы отказались. Вот почему отец в армию не попал, ни в русскую, ни в эстонскую, ни к немцам – ему 40 лет уже было. Не знаю, не попал он в армию. И в конце концов, когда мы с лагеря вернулись, нас выхлопотал дядя, папин брат, чтобы работать, эстонцам помогать — в работники. И нас выпустили с лагеря. Они пошли к этому эстонцу, которому отдали хлеб. Он отдал нам корову и хлеб. Мы так богато жили после войны, не голодали. Отец смолол, он успел не смолоть до этого. А когда отдали, сходил смолол. И немцы давали нам, как эти, карточки что ли на каждого человека. Нас 8 человек. И сыра давали, мама пойдет – принесет головку сыра. Масло давали, хлеб был, корова была, чего нам было не жить! Люди голодали, и траву ели и всё. А я и в лагере была, и я не голодала. Как они кормили? – кормил нормально. В Литве нормально кормили, когда мы там были, вроде гороховый суп давали. А в Таллине дали в лагере баланду какую-то, что опухали все с этой баланды. Там ложку чайную сахара, повидла ложку чайную и поллитра на день этой баланды. У меня был хлеб, мололи там, делали хлеб сами. Пекли хлеб даже, какая-то печка была. Но побираться я не ходила. Ходили мы к эстонцам через эту проволоку выйдем оттуда, выбежим, чтобы идти что-нибудь попросить у эстонцев. А ничего не попрошу. Стыдно было в 12 лет просить.

После войны мать не захотела обратно ехать в деревню. Некоторые уехали в деревню, а она в Нарву. Говорит надо и на покос и детей – всё надо. Раньше было столько работы и всё вручную!

У Калбиных тоже в партизанах Иван не вернулся (погиб 06.02.1944 г.), а Сергей вернулся. Два сына ушли в партизаны. Колю расстреляли Шумиловых, русские расстреляли, тоже в партизаны ушел. А отец вроде партизан предал. И его посчитали как предатель, такой разговор был (о нём подробно ниже).