Сыренец (Васкнарва), часть 3

Семья, деревня

Мама (Елизавета Трофимовна) родилась в Сыренце в 1888 году. Все: и папа, и бабушка, все они там родились. А вот бабушкины родители они, наверно, бежали от крепостного права. Ведь в Прибалтике крепостное право было отменено на 50 лет раньше, чем в России. Александр I отменил (на территории Эстляндии крепостное право было отменено в 1816 году, а в России – только в 1861 г.), и поэтому крестьяне бежали в Прибалтику. Помещики их задерживали, возвращали, всякое было. Мамы фамилия была Мигачёва. У неё сестра и брат были, тоже все там жили …

Папа (Владимир Яковлевич 1879 г.р.) в 9 лет остался только с матерью, его отец умер рано. Брат его был пьяница, перешел границу и семью бросил. Это брат Иван (1884 г.р.). И так про него абсолютно ничего не знали. Правда фамилия знакомая в газете один раз была. Я брату своему говорила, что разузнай, может родственники.

У меня было два брата старше меня, лет на 10 старше. Была у нас мастерская, и они работали дома, делали сапоги. Раньше ведь резиновых не было, школьникам тоже давали кожаные, такие с непромокаемой подошвой. И вот, когда пришла советская власть в 40-м году, тогда таких, кто получше жил, завидовали что ли, мол, чужой хлеб едят или что там, в общем, папу арестовали. И он больной такой, полгода не прошло, как ему операцию сделали. У него рак желудка был. Тогда был суд - и на пять лет его посадили, а двоюродного брата Заутина, того – на 6 лет. И когда война началась, тогда их в Россию увезли. А там они до конца в лагере не были, что, мол, сколько тут таких стариков, больных, у которых и преступления почти никакого. Что их тут в тюрьме держать и их освободили. И они тогда с братом решили, а еще война шла, что Россия большая — куда ехать? И вот брат говорит, вот в царское время говорили, что на Волге хорошо жили. И они сели на какое-то судно и в Саратовский район, село Воскресенское, там они сошли на берег. Сидели на скамейке, проходил мимо мужчина, и они с ним разговорились, что они, в общем, с обувным делом знакомы. И тот сразу их взял. Они там сняли жильё. Женщина одна с сыном была, муж на войне, и они у неё поселились. Село Воскресенское, Воскресенский район Саратовская область. А моему папе всё время хуже и хуже становилось. Потом его поместили в больницу, он там и умер. И там похоронен … (также об этих злоключениях на этой странице).

В Сыренце было 3 улицы и площадь: Ямская, Смольницкая, Песочная улицы и Церковная площадь. Во время войны дома, которые были за церковью на площади, кое-какие уцелели. Тогда мои родственники, они там какой-то домишко заняли, и я когда приезжала к ним, то заходила …

В Сыренце 20 июля Илью праздновали, потому что нужно было по старому стилю праздновать. А потом на новый стиль перешли, и тогда стали в августе (2), а сначала – в июле. Неделю целую праздновали, 3 дня – это уж обязательно.

В Васкнарве был учитель латыш Аугустин Андреевич Жейбе. Он женился на русской, на сыренецкой. У них было два сына и дочка, а дочка моя ровесница — Лида. Жили они в деревне довольно долго, я не знаю в каком году, он захотел в Ригу переехать. И они переехали, а дети всё время скучали по Васкнарве. И вот Александр Жейбе написал: (Валентина Владимировна продекларировала приведенный ниже отрывок по памяти)

Вблизи у озера Чудского
Есть чудо дивный уголок,
Там, где река Нарова,
Берет из озера исток!

Привыкли люди там селиться
Его уж сотни лет назад,
Там поселенье основали,
Точнее маленький посад.

Года, столетья пролетали,
Посад разросся, наконец.
Названия долго не искали
и окрестили «Сыренец»

От слова сырость, вероятно,
Назвал селение народ...
Хоть сыро, мокро не беда
Взялись сюда людские взоры

Селились люди навсегда.
Антон Заутин первый был
В церковной книге мы читаем
В селе Осташково родился
Туда приехал, поселился
Оставив память на века…

(Полностью стихотворение на этой странице)

Школа

Я в начальной школе в Васкнарве училась. Сначала школа была одноэтажной, а потом я на втором этаже тоже училась (о школе подробно здесь).

Вот такая докторша была участковая – Орлова Валентина Николаевна. Я с её дочкой (Татьяна) дружила, и она хотела, чтобы её дочка со мной сидела. Я во 2-м классе, а она еще в первом. Но раз доктор хочет, так и будет … (занимались по 2-3 класса в одном помещении. Учеников разных классов обычно рассаживали по разным рядам). Когда советская власть пришла, тогда её (Орлову) из Сыренца перевели куда-то к Чудскому озеру, где староверы. В какую-то там деревню, и она там тогда жила. Там акушерка еще была и тогда они акушерку оставили вещи хоронить и беречь, что они вернуться, так чтобы вещи были. И они поехали в Тарту, я тогда уже в Тарту была, и были в Швеции, а где они между этим скитались, я не знаю.

В Сыренце я училась, заведующий школы был Пшеничников (подробнее о нём). Один знакомый говорил: «О, это революционер!». У него было 2 сына. Один был доктор Борис Пшеничников, и его где-то в районе Тарту назначили, от границы подальше. А другой учитель был (после войны) в Ямах. В Сыренце в школе народу мало было, вот в Ямы утром на автобусе утром ездили. Племянник мой в Ямах учился …

Малевский был учитель и Юдина Клавдия Александровна, она эстонский преподавала. Только она и сама еле-еле знала. Со своей сестрой она жила, а про сестру всё говорили, что она какая-то такая не в себе.

Орехов тоже был, при нём я тоже училась. На экскурсию в Нарву ездили, еще я попала …

Гимназия

Я 6 лет в Васкнарве отучилась и потом в Нарве училась 6 лет в гимназии...

Тогда же было всё платное. Докторша местная была, её дочка, моя ровесница, вот они папу уговаривали. Булочника дочка Яковлева, та сразу пошла учиться в гимназию.

В Нарве жила в пансионе. Держала его одна, она, по-моему, даже была в эстонском комитете. Эстонка она была. Нас подселяли всё ближе к эстонцам, чтобы мы эстонский знали. И мальчишки были, только они жили в другом месте – при гимназии. Там дом был и квартира или что-то там свободное. Утром им приносили завтрак, а в обед они приходили к нам на улицу Виру. Обедать и ужинать приходили мальчишки. Там были из Скарятины два брата. Был такой Нуут аптекарь, вот Янка Нуут и другой. Старший тот потом умер, пьяница был, а Янку, по-моему, расстреляли. Невеста или жена на него нажаловалась, и его расстреляли во время войны.

Вступительные в гимназию, кажется, не надо было сдавать. Свидетельство об окончании школы, там оценки, и экзамены не надо было сдавать. А потом-то каждый год сдавали.

У нас был преподаватель такой Курленс Альфред. Он очень хотел, чтобы мы все знали эстонский, старался прямо так. Так вот он после войны оказался в Канаде, и его приятель в газете статью поместил, в теперешней газете, не канадской. Он писал про этого Курлендса, что вот он такой старательный и у него была ученая степень, так в Канаде её не признали. И он тогда сдавал экзамен по русской филологии …

Эстонский был 7 часов в неделю. В Васкнарве довольно много было эстонцев, там же было 2 казармы военных. Потом углубляли Нарову, и там были разные. Вот Вейсерик руководил, и разные работники были эстонцы. Так я дома по русски разговаривала, а вечером по эстонски. А еще в мячик ходила играть, в волейбол. В Иизаку до сих пор помнят, что я там в мячик играла.

Антропова Евгения Константиновна что ли учительница была в гимназии. Доброшевский Сергей был директор, а его, наверно, тоже арестовали. Моя одноклассница Афанасьева, судья был такой главный Афанасьев в советской время, но он рано умер. И она такая была первая комсомолка.

Немецкий учили и латынь. Теперь-то латынь не преподают. Я по-латыни считать умею: Unos, duo, tres, quattuor, quinque, sex ... decim . Децен — дециметр.

Математика, история была и языки.

Только я такая, что я очень скучала. И там мы вчетвером жили. И друг про дружку стихи сочиняли. Храброва, она из Кондуши, она любила напевать всё время, а слуху у неё не было. Чуть что, она смутиться и покраснеет, как рак.

«Наша Нина идеальна
Любит соло петь она.
У неё всё оригинально,
Только рожица красна».

Булочника дочка Вера Яковлева:
«Душка любит модничать она:
И романы под подушкой
И вся ночь у ней без сна»

А про меня:
«Наша Валя всё скучает,
Всё домой хочет попасть.
На луну она мечтает,
А в душе играет страсть».

Четвертая – Галя Голубева, Зои Григорьевны дочка. Она такая весельчак:
«В интернате новый комик
Галей Голубевой звать.
День и ночь она хохочет
Не даёт детишкам спать».

Это мы сочиняли друг про друга.

Нина Храброва она постарше на год, вышла замуж за Толбаста. А Толбаст он родом из Васкнарвы, он Махов, а был усыновлен сестрой. Сестра была замужем за Толбастом, и они Бориса усыновили. У них дочка еще была. Они иногда приезжали в Васкнарву, у них там бабушка жила. А завод был закрыт, потому что родители поумирали, и там некому было работать. Я помню бабушку, и она всё время что-то жевала. И нам детям интересно было, что это она жуёт.

Я, конечно, не знаю, сколько там платили за гимназию, отец же платил. (Сыновьям он не дал образования. Старший брат окончил два университета уже потом).

В 40-м, когда гимназию окончила, и советская власть сразу пришла. Люди в университет уже поступали. Галя Голубева, так она на агрономический – а я не хотела. В общем, я никуда не поступила. Вообще, конечно, надо было платить и где-то жить, и всё. Вдруг она мне пишет, ей там скучно (в Тарту), никого знакомых нет — приезжай, так как договорилась, тут в школе сестёр (медицинских) набирают. Меня дома отговаривали , как говориться, как в стакан смотрели. Мама говорит: «Война начнется, на фронт возьмут». Отговаривали, не хотели, что бы я в школу сестёр, но я всё-таки поехала. Голубева жила у одного профессора. Профессор этот родственник моего мужа (будущего), тётя его замужем была. Эдуард Федорович Аунап в Тартуском университете на медицине преподавал. И я там у них пробыла 2 ночи или сколько. Потом бумаги все оставила, вроде как согласилась поступить. Приехала в Таллин, иду и около Viru väravad (Вируские ворота), идут мои нарвские бывшие одноклассницы: Нина Храброва, потом кто-то еще. «Что ты тут делаешь?». Я говорю: «Да вот ищу по свету, где оскорбленным моим чувствам уголок» – «Ой, приходи, в Педагогиум русское отделение открылось». Раньше в эстонское время на педагогическом было только эстонское отделение. Они уже месяц проучились – «Ничего, догонишь, догонишь». На следующий день мой папа должен был приехать. Я ему говорю, что вот так. И тогда мы пошли туда, где и теперь педагогический на Narvamantee. Он только построен был, нам прямо только в тапочках ходить разрешали. И пошли с директором разговаривать, а у меня и документов никаких нет, я ж всё в Тарту оставила. Я сказала, что мне не хочется в сёстры, и я бы с удовольствием поступила. И меня без документов взяли! Потом их мне прислали, и я отдала. Советская власть уже и учиться было бесплатно. Стипендию не платили, но и оплаты не было. Разговор такой был, что дорого и государство не может еще и стипендию. Денег нет, в общем.

У моей одноклассницы мама была родом из России, она в Петербурге училась. Закончила и её спрашивали, куда хочет на работу идти. Она и говорит: «Я хочу посмотреть на соломенные крыши». Вот её определили от Омута в деревню в сторону леса (Загривье). Замуж вышла Голубева Зоя Григорьевна (её биография на этой странице). А сын их тоже в Таллине большое место занимал. Его в ЦК, а он и не хотел вроде там быть или боялся. И он был какой-то слишком доверчивый. Рассказывал, что советская власть ему дала путёвку в Москву, ну просто съездить. Приехал, приходит ко мне, он часто заходил. Я говорю: «А что ты ничего не рассказываешь?» – «А что рассказывать?» – «Ну как что, первый раз в жизни в такой город, в Москву и вдруг нечего рассказывать». Он говорит: «Спрашивай». А что спрашивать-то? Я говорю «В Ленинград съездил, так какое впечатление было?» – «Плохое» – «А в Москве?» – «Пошел я в буфет, бутерброды заказал, меня и спрашивают: Вам с маслом или с колбасой?» Он говорит: «И с колбасой, и с маслом». Пошел - у его матери родственники там остались и адреса у него были. Там паспорт попросили. Потом в Ленинград ездил. Раз гость приехал, они там постарались. Видимо, там плоховато было с едой. Там был мальчик, и он всё время говорил: «Масло, масло, масло!» Всё повторял без конца. По случаю приезда гостя масло где-то раздобыли. Такое он мне рассказывал.

Война

Дом, где пограничники сейчас, то на другой стороне, так наискосок, там был магазин, а рядом жили Трелины. Трелины наши родственники — двоюродные. Когда война началась в субботний день невестка, там всё прибрала, полы вымыла, а в 2 часа и дом сгорел (видимо, 19 июля). Со Скамьи стреляли на Сыренец. Скамья уцелела, может там кое-какие и сгорели, а Сыренец целиком …

Когда война началась, я была в Таллине. Я сколько-то в Таллине пробыла и поехала в Васкнарву узнать про своих маму и брата. Пароход дошел до Омута и что-то с ним случилось. И он остался на ночевку, чтобы утром пойти. А я хотела в Князь село пойти, Голубевым сказать про сына, что я его видала, что он не умер. Но он куда-то пошел, и я не знаю куда. Мне они в окно камень бросили. Я не могла понять, только из бомбоубежища пришла, по улице шла и думала, вот сейчас в меня выстрелят. Это я всю ночь на ступеньках просидела. Тогда камень бросили, я думаю, что вроде самолёты не летают, что осколок. Я стала этот камень разглядывать, это камень или осколок от снаряда. В общем, я не открыла и не знаю, кто там был, только потом догадывалась. Потому что у меня соседи эстонцы, они бы арестовали и их, и меня. И Бог знает, что было бы. Я опять осталась одна. А потом пошла туда, где он (Голубев) жил. Тогда мне дворничиха сказала, что вот он приходил с каким-то другим и ушел. А куда ушел — она не знает.

Доехала до Омута, там, где лесничество ночевала, женщина мне предложила переночевать у неё. И утром я пошла к Голубевым пешком, там уже не далеко, сказать про сына. Потому что мать страшно переживала. Куда он ушёл, никто не знает (О его судьбе).

Побывала у Голубевых, рассказала им про сына, что вот он ушёл, куда не знаю. Во всяком случае, он не погиб еще. Тогда днём пароход ехал на Васкнарву, я в Князь селе села и в Васкнарву приехала. А там уже всё сгорело, ничего нет. Младший брат с мамой спал как-то. Вот такая скамеечка узкая, около стены прислонёна, так я вот на этой скамеечке спала. Это в кирпичном доме, где сейчас пограничники, он тогда не сгорел. Там почта была в довоенное время, а наш дом близко наискосок.

Я всегда про почтальона говорила:
«Карл Иваныч с длинным носом
подскочил ко мне с вопросом».

Я маленькая всё в окошко смотрела на почту, как почтальон ходил. А потом и этот дом сгорел, был уже пожар позднее.

Нина (Храброва) при советской власти в Педагогиуме была такая очень убежденная коммунистка. И вот тогда её послали с эстонскими лучшими пионерами в Артек. А она такая не хозяйственная. Тогда поезда ходили долго, так они только приехали в лагерь, и война началась. Она приехала, и её в ночное дежурство назначили. Она говорит, я в такой местности никогда не жила, там, где горы. Всё дым какой-то, а она думала, что это просто горы, а это уже бомбили. Потом она всю войну там (на территории России) и пробыла. А поехала она с одним портфельчиком. Потому что она не хотела большой чемодан брать, а такого среднего не было. Она только примеряла: вот белая юбка, жакет белый, костюм. Я говорю: «Ну, возьми мой» – «А тебе не жалко?». Я говорю: «Ну, ты же вернешься» (подробно об этом) …

Я один год жила у Голубевых, у них свой дом в Князь селе. Потом и он сгорел, это когда немцы возвращались от Ленинграда, а то их какое время и не видно было. А Голубев (Василий) ходил в Пермискюла каждый день (он там был учителем).

Потом в Князь селе был пожар, и там один или два дома сгорело, сейчас не помню. Они одну семью приютили, да у них еще жил родной брат Василия Федотыча. У них во время войны дом сгорел, и он тогда тоже у них жил. Они дом свой надстроили, и просторно было. Четыре комнаты довольно большие, прихожая и кухня.

Я после этого должна была обратно в Таллин вернуться, у меня там вещи были и всё. И Зоя Григорьевна говорит: «Ой, слушай во время войны в городе плохо!». И я сама не знала, как быть и что. Случись что, и не узнает никто. Из Князь села до Васкнарвы на простой лодке доехали. И мы хотели все вместе поехать. Одна женщина, где мы жили, она ей говорит: «Слушай, вы не поезжайте, никак старуху они не возьмут, а молодежь возьмут в попутчики». Какие-то собираются, а я уже простудилась. Она пошла спросить, куда они едут. Немцы обрадовались, девочка с ними хочет съехать. Она говорит: «У меня еще подруга там сидит». Ой, тогда совсем хорошо! Тогда они стулья поставили, я голову наклонила. Пришел какой-то чин большой, спрашивает, что за посторонние. Ему сказали, что больная едет, принесли носилки, положили одеяло в два слоя, меня накрыли, и так я до Таллина доехала. Всякие дела были …

А потом я к одному немцу, он художник-портретист, это пограничники -они там в Васкнарве были. Им же тоже скучно. А моя родственница вязальщица, перчатки там, свитеры, машинка швейная у неё была. Иголки время от времени ломались, а купить их негде. Вот я ему и говорю, надо бы иголок из Германии. Так он написал, и прислали 100 иголок. Я говорю, что как платить-то, а он: «Перчатки пусть свяжет». А когда дядю Ваню на озере задержали немцы, он пошел к этому, Ханс его звали, эти перчатки вручил. Так что всякие были. Я еще говорю, что платить, мол, надо, а вот он говорит – 100 поцелуев …

Моим во время войны приходилось из деревни куда-то удаляться. За Муствеэ где-то в каких-то деревнях жили, не знаю. Я-то в это время была в Тарту, и я не знаю, как это они добирались. Когда возвращались, надо было где-то крышу над головой, где-то пристраивались. Какое-то проходило время, опять всё сгорало. И так несколько раз, то немцы наступали, то немцы отступали. И при наступлении сгорало и при отступлении. И в общем, кошмар какой-то …

Учительство

Один год отучилась (в Таллине), и всё равно диплом дали. Я потому и в школу поступила учительницей.

Позвонила по телефону, я в деревне тогда была в лесничестве. И мне сказали: «Hakkate tööle». Ни бумаг, ничего не видали, только то, что я по телефону сказала. А дело всё было в том, что там (Беззаборкин в Князь селе) учителя арестовали. И там не было человека. И мы сначала ходили с Галей, потому что Зое Григорьевне одной трудно — 6 классов. И со всеми надо заниматься. Тогда она мне сказала, что, мол, позвони, поговори, хоть деньги будешь получать. Я позвонила и мне сказали: «Начните работать». Бумаги, мол, потом пришлете, и я послала. А потом я эти документы получила обратно, когда я в Тарту была. Мне их выслали обратно. Я не захотела туда больше ехать, там всё сгорело (в 1944 году).

В Князь селе я учила 1 и 2 классы. Перво при магазине одно помещение было, и в этом помещении или даже два помещения там было (здание школы сгорело в 1941 году). Так освободили для школы, там занимались один год. А потом следующий год где-то за деревней на каком-то хуторе, там в доме были. Мы ходили в Кондуши за учебниками, там была Макарова. Нам дали кое-какие учебники. Это мы с Зоей Григорьевной ходили вдвоем.

Деньги получала в Ямах в волости. Когда с Голубевыми жили, тогда они нанимали лошадь, и я ехала с ними. Потом у них тесно стало. Зоя Григорьевна мне предложила у Беззаборкиных жить. Там мать с дочкой жили. Муж у дочери был на войне, и они меня тогда взяли. А я-то тоже такая бестолковая, я же и печку затопить не умела, и готовить особенно не умела. И я целую зиму жила в нетопленой комнате. Мне же, наверно, полагались и дрова и всё. Я ничего не знала, никуда не обращалась, никуда не жаловалась. Мне лет много было что ли – 22. А мальчишки в школе были по 16. А одной мамаше я говорю, что ваш сын, не помню как его звали, чтобы учился лучше. А она говорит: «А нам не с портфелями ходить!»

С мужем не венчались, просто в Скарятинской волости регистрировали. Муж мой окончил университет, и как раз были перемены такие большие и война началась. Раньше не было сельскохозяйственной академии, как в советской время, а агрономия и всё – это было при Тартуском университете. Сельхознауки тоже были при университете, и он тоже учился там. Он сначала был на математике, а потом ему математика не шла, так он перешёл на лесном отделении. А потом, после окончания, он был назначен в Пермискюла, в лесничество напротив Омута.

Его отец, мать с родителями приехали с Украины. А он родился в Латвии город Мадонна. Первая война началась, там был железнодорожный узел и бомбили, семья в Петербург, а там революция. И тогда бежали они в Эстонию. Отец мужа поехал на Украину, хотел там обустроиться, а тут и граница образовалась. И его её не пустили сюда, и её не пустили туда на Украину. Она осталась в Эстонии, у неё была дочка и сын, вот мой муж, он на год старше был. А её сестра (тётя мужа) была замужем за профессором медицины Аунапом, Тартуского университета, и она помогала их растить. Мама была учительница, а в Тарту тогда была одна единственная русская школа на весь город …

Князь село и Верхнее село они же рядом. Когда мужа назначили сюда, профессор Аунап приезжал к Голубевым и у них останавливался, какую-то рыбу там ловил. Хариус только там ловиться. И вот он приехал, и ему тоже разрешили остановиться у Голубевых, потому что негде, его дом тоже был подожжен. Там никого не было, он разрушен был наполовину. И он тоже какое-то время жил у Голубевых. А потом он в другой семьей жил, Орловы такие были. Потом еще где-то был. Везде мотался.

Лесничество было в Пермискюла, а жили с мужем на другом берегу, там дом был от лесничества, казенный дом. Через реку надо, летом на лодке. А зимой по льду, река замерзала. Один раз было так, что я иду, это обратно уже и тут «буль-буль», я думаю: ступлю и провалюсь – боюсь. Если идти кругом, это надо идти на Пермискюла 4 километра, там на пароме переехать и тогда опять. Паром ходил, там не замерзало, там пороги были. И я всё-таки рискнула и ступила — не утонула.

Ледоход – это я из Васкнарвы видала, прямо из озера глыбы такие шли …

Когда мы уже поженились, я иду в школу, утром навстречу немец: «Шпрехен зи дойч?». Ко мне обращается, потому что Игорь был одет, он в лес шел, одет был растрёпано. Я только услышала, что он пару слов сказал, что через два часа должны оставить своё жилище, уйти из дома. А тут дети бежали в школу, я побежала сказать: «Передайте Зое Григорьевне, что я не приду на службу». Она прислала учеников потом, чтобы я пришла, что документы какие или что, когда через 2 часа и дом сгорел. Позвонили в лесничество и там какой-то Юкку, у него лошадка была. Там у меня была кушетка, которую я из Таллина привезла. Погрузили кушетку, чемоданы, чтобы переехать реку. Другой берег еще не выселяли, только, где Скарятина, на этом берегу. И я шла с корзинкой. Как вы думаете, что у меня в корзинке было? Кот был в корзинке. Вот мы выгрузились в лесничестве, там уже народ какой-то был. Потом я решила, что коту надо немного прогуляться. Все эти лесничие работники, все они друг с дружкой знакомы, там около Куремяэ, где-то за Овсово. И вот они говорят, что уезжают, с кем-то договорились, что где-то около Куремяэ есть такой островок сухой, где 3 брата живут. 3 дома, а кругом болота. Только зимой можно к ним попасть, а летом когда вода не доберешься. И вот он договорился, что нас тоже возьмут. И мы эту кушетку погрузили, чемоданы какие-то были. А там уже были беженцы откуда-то, даже из России. Поскольку у нас своя кушетка была, нам хозяйка разрешила в комнате спать на кушетке.

Тарту был уже освобожден от немцев, и тогда мы куда-то пешком ходили в Иизаку. Мама его и сестра в Тарту были во время войны. Так мы 2 недели до Тарту добирались. Вот я ноги и застудила, мороз был, ехали на открытой машине. Потом из Тарту в Вильяндимаа поехали, потому что опять в Тарту что-то. Потом из этого Вильяндимаа никак не выбраться было. Потом и квартиру уже заняли, и жить негде. В общем, наскитались.

Потом вроде уже поселились, я говорю: «Слушай, надо на работу куда-то идти, наверно, что же мы будем так сидеть». Он говорит: «Вон там на столбе записка была. Куда-то требуются работники». Я в школу не хотела, зарплату уже не получала от школы, куда там, не было денег. И там написано, что пароходство требуются там работники. Там был эстонец из России, да он узнал что я по-эстонски говорю, и по русски говорю. Да он меня чуть не обнимал. Это уже при советских.

(Когда добрались в Тарту, там были еще немцы. Валентина поступила на работу, и работала в какой-то немецкой столовой. Игорь Лисенко служил у немцев в армии. Они приехали в Тарту, его немцы мобилизовали при штабе переводчиком, а когда немцы отступали, он оттуда дезертировал).

За все эти годы 5 раз власть менялась, и каждая власть свой паспорт вводила. У меня все они есть и везде написано, где родилась ...